от бешенства, а те делают вид, будто им одно удовольствие смотреть на потного и взъерошенного «босса», и доводят они белого дурака до белого каления не за деньги, а просто из любви к искусству.
«Все мы здесь делаем вид, притворяемся и играем роли за деньги Института Шрёдингера, – подумал Леха. – Какой идиотизм. А вот попали бы в меня тогда, в сорок девятом, из танковой пушки… Ведь погиб бы честным парнем! Испортился я в Институте и сам не заметил, как испортился…»
– Если бы в меня тогда попали из танковой пушки… – Леха облизнул пересохшие губы.
– Было бы очень похоже на то, что ты увидел сегодня, – закончил за него Смит.
– Точно. Вот, я проговорил свою проблему и наконец-то понял ее. Спасибо, что помог, Джон. Теперь мне надо отстроиться от всего этого. Силой воли – абстрагироваться. Иначе просто невозможно работать. Но какая еще сила воли, когда так голову печет.
– Не стоит благодарности. Вечером примешь успокоительного и все наладится. И завтра будет совсем по-другому.
– Думал уже. По-моему, это плохая идея, когда тридцать четыре по Цельсию в тени, а завтра еще больше. Сорок градусов снаружи и сорок градусов в желудке, – я успею выговорить только одно простое русское слово. «Ну, йоба!» скажу – и упаду…
Леха хмыкнул, потом усмехнулся, впервые сегодня – искренне, от души.
– Переведи? – заинтересовался Смит.
Даже голову повернул.
– Ну… – Леха замялся. – «Йоба», или очень похоже, это такой универсальный русский возглас удивления, восхищения, недоумения… В приличном обществе не употребляется.
– А-а… – протянул Смит и так задумался, что аж глаза прикрыл.
Леха тоже задумался, но все мысли были про жару и «как мне тут надоело, а я ведь еще даже проголодаться не успел».
А сейчас припрется обалдуй Пасечник, и эти двое опять начнут друг друга поддевать и между делом перетягивать младшего члена группы на свою сторону – и как прикажете с ними сработаться, когда они не проявляют ни малейшего желания сработаться между собой?
И приперся обалдуй Пасечник. Еще более потный и взъерошенный, чем раньше.
Смит вопросительно посмотрел на него.
– Дикари, – объяснил Пасечник.
– Всего-то?
– И расисты.
– Кто бы мог подумать!
– Суеверные дикари и махровые расисты. Пойдемте.
Пасечник зашагал по раскаленной улице, отдуваясь и мотая головой, как загнанная лошадь. Потом достал салфетки и принялся тереть ими шею. Использованные бумажки он комкал и швырял в разные стороны, бормоча: «Вы дикари, а я буду мусорить! Вот вам!»
– Уверен, что они просто суеверные? – не унимался Смит.
– Точно. Но на всякий случай у меня есть миноискатель. Не волнуйся, я умею им пользоваться. Кстати! Тут кто-то говорил, что самый умный?
– Ты говорил.
– Не-ет, дорогой
