мегаполисах прыткихСеяли ветер, выли, рвали брёвна из глаз.
И повсюду в угаре, в смоговой мгле
Город пылал пламенем адским,
Выжигая себя электричеством,
Смердя отравленной плотью.
Вот она, гибель людей, как песок текучих и зыбких.
По битым дорогам, извилистым рельсам
Добираются к полю, подбираются к рекам
Те, кому ещё хочется жить и дышать
Степью и запахом трав незасушенных.
Мы вышли отсюда, из дикого поля.
Встречай же нас, ветер печей нетопленых, гулом.
Я был тут и буду, останусь, как древо в скале.
И на заросших руинах продмага
Бродячий пёс провыл мне, что здесь он родился,
Здесь и подохнет, как надо. Блядь.
Герман. Да уж. Это впечатляет. Но вот последнее слово… как-то не то что бы к месту, что ли.
Женщина в косынке. А его и не было у автора. Его добавил редактор.
Евгений. Зачем?
Женщина в косынке. Он человек увлекающийся и тоже болеет за землю. Мне поначалу также показалось это слово лишним, но потом он объяснил, что слово это для нас и не слово вовсе, а термин и понятие, которым мы обозначаем отношение русского человека к жизни и истории. Ведь русская душа открыта жизни, а та постоянно изменяет, и часто подло.
– Это потому что русские кромсают историю, а она их в ответ третирует, – вставил безбородый.
Женщина в косынке. Пусть так. Однако люди, живущие на земле, хранят свою историю, нравы и обычаи. Но и они вынуждены страдать оттого, что кому-то там, в городах, понадобились перемены, а получаются одни измены, и самим себе тоже. Недаром же термин «блядь» наиболее часто встречается в русском лексиконе.
Евгений. Да, но зачем вставлять его в чужие стихи?
Женщина в косынке. Я же вам объясняла: редактор сопереживает автору. Да и автор, если разобраться, сам бы этим словом окончил творение. Ведь он переживает за то, что всё изменится. То есть жизнь, изменённая городскими богатеями, изменит и ему. Сколько уже селян пляшут под дудку приезжих, а народные песни вообще не поют. Перебаламутили всех, и забыли все, для чего живут. Вот об этом Щепка и пишет, и по-современному пишет. Вы вот прозу его прочтите, обязательно прочтите. Вот сейчас и прочтите.
Евгений и Герман читают.
Приятели
Ни зари, ни просвета, ни ночных фонарей – ничего, что светило бы в эту пору. Луны не видно. Можно ехать. Николай выкатил мотоцикл с коляской далеко за двор, чтобы не будить соседей. Завёл и поехал на другой край села к Тихону, приятелю и подельнику. Тот уже ждал у ограды, покуривая и часто сплёвывая позади себя. В камуфляжных куртках оба дружка сливались с кустарником, росшим за забором.
– Слышь, Тихон, у меня ножовка-то совсем хуёвенькая. Думал, полотно новое есть, а где – так и не нашёл.
– Да и хуй с ним. Я лопаты взял. Если чё, выкопаем. Оно и тише. Там вроде всё новое установили. Ты не видел?
– А я хуй его
