style="font-size:15px;"> Но тут оказывается, что это отношение к ноуменальному может быть самым разным. Мы исходим из монистического видения некой последней правды. Нас интересует краеугольный камень, который вложен в вершину купола Традиции, на котором этот купол и держится. По определению, мы хотим единственно последнего монизма. Но отношений к этому, ракурсов взгляда на этот последний камень оказывается много. Как в приведенном выше образе с собакой в кинозале: в зале сидит собака, но сидят, допустим, в первом ряду простые ребята, которые зашли с семечками, и есть там серьезные люди, не чуждые интересам киноискусства, слышавшие про этого режиссера, и которые хотят понять, что же он им скажет, и сидит там уже кинокритик где-то в заднем ряду, прикидывает рецензию, которую напишет, и т. д. и т. д. То есть возникает целый спектр реакций на картину. Традиция – это широкое поле возможностей активного вступления во взаимоотношения с истиной и целый спектр соответствующих реакций. Показанный фильм может быть предметом жесточайших конфликтов и споров, интерпретаций. Один и тот же фильм может привести людей к тому, что они станут непримиримыми врагами. Они могут даже убить друг друга, несмотря на то что спор идет об одном и том же фильме. Таким образом, оказывается, что Традиция – это прямое взаимодействие последней скрытой истины с человеком как неким плещущимся морем, некой жидкой субстанциональной потенцией реагировать по-разному.
4. Смерть как отправная точка
«Двуногое без перьев». – Ужасная сила отрицания. – «Ноумен» как всепожирающий огонь внутри вещей. – Каста созерцателей и союз посланников. – Кто мы сами в «кинозале жизни»?
Человек есть субстанция, некая мякоть, некая плещущаяся грязь не в смысле грязи как отброса, а в смысле той первозданной грязи, из которой творились первые формы. На эту субстанцию воздействует некий жесткий невидимый луч, он поднимает волны, вздыбливает холмы, рождает воронки. И процесс взвихрения субстанции в ответ на действие этого луча образует то, что называется реальной историей. А наиболее острые, наиболее глубинные, значимые парадигмы этой реальной истории образуют священную историю, в формулах которой мы опознаем тайный смысл времени. Человек в принципе определяется в европейских языках как «смертный». Смертный, morte – синоним человека. Когда говорят «morte», сразу ясно, что речь идет о человеке, а не о собаке, хотя собака тоже умирает. Человек интуитивно знает, что всем живым созданиям суждено уничтожение, и только для него главным, определяющим его существо фактором, определяющим его стержнем является смерть. Сказать «двуногое без перьев» – ну, петуха ощипали, и будет двуногое без перьев. А сказать «смертный» – никто не принесет ни петуха, ни воробья, ни крысы, никому не захочется шутить. Всякий сразу поймет, что речь идет о нем и ему подобном. Смертный – это характеристика юдоли человеческой, человеческого состояния. Это обозначение того, о чем говорится в Евангелии: «Сегодня
