от отца. Для ее неопытного сердца целая эпоха жизни заключалась в одном этом происшествии; она испытывала настоящую гамму противоречивых чувств и не могла выбрать, согласиться ли ей или ответить гордым отказом. В общем, ее чувства были за то, чтобы принять предложенную руку; и лишь одно из них, обида, уговаривало ее наказать Стефана и отказаться.
– Нет, благодарю вас, мистер Смит, я уж лучше дойду как-нибудь сама.
Это была первая слабая попытка Эльфриды запугать своего возлюбленного.
Однако, больше опасаясь результатов такого решения, чем того, что именно воспитанный молодой человек будет думать о ее своенравии, она тут же решила вознаградить себя отменой своего же приказа.
– Знаете, я тут подумала и решила принять вашу помощь, – сказала она.
Они стали медленно подниматься на холм, идя в нескольких ярдах позади кареты.
– Как вы молчаливы, мисс Суонкорт! – заметил Стефан.
– Возможно, я думаю о том, что и вы молчаливы тоже, – парировала она.
– У меня могут быть на то свои причины.
– Едва ли, ведь это печаль делает людей молчаливыми, а у вас нет никакой печали на сердце.
– Вы ничего не знаете: передо мной стоит большая трудность; хотя кто-то мог бы сказать, что это не трудность даже, а скорее дилемма.
– Что же это? – спросила она тотчас.
Стефан замялся.
– Я мог бы сказать, – молвил он. – Возможно, сказал бы в подходящий момент, настолько подходящий, что…
Она выпустила его руку и пылко отбросила ее от себя, встряхнув головою. Она только что усвоила урок, что теряешь очень много собственного достоинства, когда задаешь вопрос, на который отказываются отвечать, пусть даже в столь учтивой форме, ибо, несмотря на то что вежливость оказывает добрую услугу, если речь заходит о требованиях и компромиссах, она очень мало помогает, когда тебе прямо отказывают.
– Я не желаю об этом ничего знать, не желаю, – отрезала она и продолжала: – На вершине холма нас ожидает карета, мы должны ехать.
И Эльфрида побежала вперед.
– Папа, вот и твоя Эльфрида! – закричала она, обращаясь к неясной фигуре старшего джентльмена, когда сама вспорхнула в карету и опустилась на сиденье рядом с ним, не пожелавши принять помощь от Стефана.
– Ах, да! – буркнул священник притворно-настороженным тоном, пробудясь от глубочайшего сна и вдруг вознамерившись выйти из кареты.
– Боже, папа, что ты делаешь? Мы еще не приехали домой.
– Ох, нет, нет; конечно же мы еще не дома, – сказал мистер Суонкорт очень торопливо, пытаясь откинуться назад и вернуться в свое прежнее положение, сделав вид, что он вовсе и не двигался. – Дело в том, что я так глубоко задумался, что потерял представление о том, где мы находимся. – И через минуту священник снова стал похрапывать.
Тот последний
