усилий мужика. Мужик что-то придумывает и изобретает, а ученый потом это присваивает и выдает за свое.
Книги же вообще не вызывали у этих людей интереса. Когда заканчивались газеты, мои сослуживцы вырывали страницы из подвернувшейся книги и отправлялись в туалет. На книгах, купленных мной в армейские годы, сохранились мои надписи: «Книга Белхова. Просьба – листы не рвать!»
9
Установка весьма характерная для российского человека. Большинство воспринимает ее как очевидную и естественную, не подозревая ее культурной и исторической обусловленности. Большинство наших политиков разделяют эту иллюзию, демонстрируя свое невежество и тупоумие в вопросе, в котором они претендуют на статус экспертов.
10
Кстати, в то время многие намекали мне, что у меня не все в порядке с головой. Но я с гневом и возмущением отвергал подобную «клевету». Ведь для меня было очевидно, что подобное восприятие окружающих лишь указывало на их неспособность понять мою утонченность, глубину, гениальность, особенность. Забавно, но отчасти я был прав. Я, конечно, был сумасшедшим и заслуживал подобную оценку. Но если бы я был мудрецом, то большинство время от времени также констатировало бы мою «странность».
11
Все, кто читал рукопись моей книги, хором заявляли мне, что «рассказ о глупой охотнице» излишен, что он неоправданно обременяет книгу, нарушая последовательность повествования. Я и сам вижу это. Но соблазн оставить этот рассказ очень велик. Можете, если вдруг станет скучно, пропустить это место.
12
Это правда, выгнали меня на основании лишь моего признания. Об этом скажу подробнее, ибо в итоге приведу любопытное наблюдение, напрямую касающееся темы моей книги. Дело в том, что меня никто не ловил за руку. Просто однажды заведующий кафедрой спросил меня: «Сергей, правда ли, что Вы берете?» Поскольку я любил и уважал его, я не мог солгать ему: «Да, это правда…» – «Тогда пишите заявление о своем уходе!» Я был несколько удивлен таким поворотом. Я рассчитывал, что буду осужден и прощен. Я надеялся, что смогу дать честное слово больше этого не делать, и делать этого больше не буду. Дело в том, что я думал, что П. знает о моих проделках. Я был поражен, когда обнаружил, что в институте нет книг, по которым студенты могли бы изучать философию. Тогда я использовал часть «подношений» на то, чтобы составить кафедральную библиотеку. Кроме того, я «забросил» полсотни хороших учебников в институтскую библиотеку, сославшись на неизвестного спонсора. И когда заведующий кафедрой публично вынес мне благодарность за то, что я «принес из своей библиотеки книги на кафедру», я решил, что он все знает. В самом деле, откуда у меня в библиотеке может взяться десять двухтомников Ницше или пять одинаковых томов Платона?
Но дело не в этом. Интересна та реакция, которую я получил от своих друзей и знакомых. Моралисты осуждали меня за подношения, неморалисты относились к этому спокойно. Когда же меня выгнали, то неморалисты отнеслись спокойно к тому, что меня уличили на основании моего же признания. Моралисты же смеялись надо мно
