А вскоре семья завела новую собачку, вот этого самого миттеля, и опять девочку, и опять назвали ее Бэллой. Мама обиделась на всю жизнь. В отличие от мамы, не думаю, что у родителей Дины это была какая-то демонстрация – равнодушие просто, ну не пришло людям в голову, что у Бэллы Андреевны тоже могут быть чувства. А почему Саша, сын, не подал голос? Не имел его в той семье напрочь? Или же не стал усложнять отношения с родителями жены из-за такого пустяка? Мама говорит, что она еще может быть поняла, если б они завели такого же дога, но назвать ее именем эту пустоголовую, ни на минуту не замолкающую, бородатую образину?! Так вот, по контрасту с этим, в общем-то, ни в чем ни повинным миттелем, Лондон в квартире молчал. И это не преувеличение – голоса не подавал вообще. Лежит себе и лежит. Изредка перейдет от своего места в коридоре в комнату и уляжется там (в комнате у него тоже есть коврик). Спит или же просто лежит, положив голову на лапы – думает о чем-то своем. Думает так, что на громадном лбу собираются складки. Ловишь себя на том, что сам начинаешь как-то уже совсем по-лондонски морщить лоб. Аня даже говорила, что впечатление такое, будто у него только наружность собаки, маска собаки, а под ней нечто более серьезное. И это ее умиляет, восхищает даже, но иногда почему-то чуть жутко.
Правда, стоит Лондону, особенно если летом, когда мы живем с открытыми окнами, услышать на улице чей-нибудь лай – все! становится явственно – Лондон все же собака. (Ну, и слава богу, конечно.) Лондон выскакивает на балкон наводить порядок. Да! оказалось, что, при всей своей высокоинтеллектуальности, не различает он собак по голосам. С балкона, не видя, он мог облаять ту собачку, с которой вообще-то дружил. Ничего, главное, что голоса Мишки и Ани узнает. Так, например, идут они поиграть в бадминтон во дворе, Лондон как услышит их, бежит на балкон. Балкон застеклен, пластиковая перегородка балкона у нас очень высокая, и Лондон может поднять над ней только нос. Он не видит их, но по голосам понимает, все у них хорошо. А вот и Анин радостный крик:
– Мишка, смотри! Нос Лондона.
– Тоже мне открытие, – ворчит на балконе Евгения Арнольдовна.
Кстати, балкона он поначалу боялся, чувствовал, что под полом не земля (почвенник наш!), а что-то не столь надежное, если вообще не эфемерное. (У нас всего-то второй этаж.) Он подозревал пустоту под полом. Но я подал ему пример. Он же видит, как мужественно я выхожу на балкон. К тому же, летом я сижу на балконе, в кресле. А разве может Лондон не улечься рядом с моим креслом? (Кресло над бездной, в его представлении!) Так любовь ко мне победила его, должно быть, генетический чуть было не сказал, метафизический(!) страх перед пустотой. Любовь, как известно из литературы и особенно из кинематографа, побеждает все! Кстати, о любви – Лондон мог лизать меня часами, методично, обстоятельно. Мне, как человеку, у которого никогда не было собаки, поначалу было как-то странно. Но Лондон так радовался. Он проявляет чувства так. Как может, да? И с этим считаешься. И чувства его уважаешь.
Если Аня на кухне ли, у себя ли в комнате
