вдоль нее. Офицеры не говорили о том, что открытый штурм невозможен. Это и так было видно.
– У меня есть маленькая елочка, – сообщил хозяин заведения на неплохом русском.
Лицо его лоснилось и казалось слишком светлым для афганца. На мизинце сверкнул крупный бриллиант. Во рту все зубы золотые. Улыбка противная, заискивающая, напряженная. Наверняка учился в России, где-нибудь в тихой провинции. Может, и жену себе привез оттуда. Русская жена для них – предмет особенной гордости.
– И еще, у меня есть музыка Чуковского.
– Чайковского, – поправил один из офицеров.
Хозяин закивал, буквально растекаясь в улыбке, щелкнул пальцами, и в маленьком зале, пепельном от сигаретного дыма и пыли, скопившейся за многие годы в тускло-вишневых коврах, зазвучал вальс из «Щелкунчика».
Кирилл закрыл глаза. Ему хотелось вернуть свою галлюцинацию, увидеть хотя бы на секунду рождественскую девочку Вику. Слишком все здесь было уродливо, безнадежно. Ни снега, ни праздничных огней, ничего, кроме окаменелого серого песка, нищеты и смерти. Смерть подстерегала на каждом шагу, она прикидывалась ребенком, стариком, песчаным холмом, пыльным лоскутом дороги. Здесь был ад, хотя штурм еще не начался, и внешне все выглядело вполне мирно.
Рождественская девочка не появлялась. Он думал о ней, он пытался воссоздать в памяти ее лицо, но видел только снег или тополиный пух. Видел бабушку, овчара Дика, уютный двор в центре Москвы, на Волхонке. Этого было достаточно, чтобы слегка прийти в себя, несколько мгновений отдохнуть от серой адской тоски Кабула.
27 декабря Амин устроил в своем дворце официальный прием по случаю ввода советских войск. Нелегал, подполковник КГБ, азербайджанец, в совершенстве владевший фарси, был заранее внедрен в близкое окружение диктатора, и как раз в конце осени 1979-го ему удалось получить почетное место дворцового повара.
Именно он подсыпал яд в еду Амину во время торжественного обеда. А потом был разыгран спектакль. Явились советские врачи, стали оказывать Амину помощь. Когда ему промывали желудок (процедура интимная, неэстетичная и вонючая), начался штурм.
«Ты ведь понимаешь, что тебе там придется убивать по-настоящему? Думаешь, ты готов к этому? Ты, отличник боевой и политической подготовки, готов всаживать пули в чужие головы и животы?»
Никто не задавал Кириллу этих вопросов. Никто бы не решился. Он самому себе их задал. Но отвечать и, вообще, думать уже не осталось времени.
По дворцу прямой наводкой били зенитки. Снаряды не пробивали толстые стены, они рикошетили, лупили по своим и только мешали штурму. БТР, на котором ехал к дворцу Кирилл, был подбит почти сразу, и остаток пути до «мертвой зоны» возле центрального входа пришлось бежать, пригнувшись, под шквальным огнем гвардейцев Амина. Рядом с Кириллом падали его товарищи. Земля тряслась под ногами. Бежать и стрелять, больше ничего не оставалось. Никакого тыла не было. Позади
