я в нем состою. Мне поручено организовать церемонию вручения призов за летний семестр. Она состоится в последний день месяца, то есть тридцать первого. Ты все понял?
Я отпил еще немного живительной влаги и утвердительно кивнул. Столь очевидные вещи были доступны моему пониманию даже после вчерашней попойки.
– Разумеется. Что тут мудреного? Маркет… Снодсбери… средняя школа… попечительский совет… вручение призов… Уж куда проще… Но при чем тут я?
– Ты будешь вручать призы.
Я захлопал глазами. Бред какой-то. Чтобы ляпнуть такую чушь, надо весь день просидеть на солнцепеке без шляпы.
– Я?
– Ты.
Я еще больше выпучил глаза.
– Вы хотите сказать – я?
– Именно.
Глаза у меня полезли на лоб.
– Вы надо мной смеетесь, тетенька.
– Еще чего! Будто у меня дел других нет. Призы должен был вручать викарий, но, когда приехала домой, я нашла от него письмо: он подвернул ногу и вынужден отказаться. Представляешь, в каком я положении? Всех обзвонила, никто не может. И тогда я вспомнила о тебе.
Я решил в зародыше пресечь эту безумную затею. Бертрам Вустер готов угождать любимым тетушкам, но всему есть предел, есть черта, которую переступать нельзя.
– И надеетесь, я соглашусь раздавать призы в этой вашей «Дотбойз-холл»[5] для придурков?
– Надеюсь.
– И держать речь?
– Само собой.
Я иронически рассмеялся.
– Ради Бога, перестань булькать. Я с тобой серьезно разговариваю.
– Я не булькал. Я смеялся.
– В самом деле? Приятно, что моя просьба так тебя радует.
– Это был иронический смех, – объяснил я. – Никаких призов я вручать не собираюсь. Не буду, и все. Точка.
– Будешь, мой дорогой, или никогда больше тебе не переступить порог моего дома. Ты понимаешь, что это значит. Не видать тебе обедов Анатоля как своих ушей.
Я содрогнулся. Тетушка говорила о своем поваре, выдающемся маэстро. Царь и бог в своем деле, единственный и непревзойденный, творящий из продуктов нечто божественное, тающее во рту, Анатоль магнитом притягивал меня в Бринкли-Корт. Стоит мне о нем вспомнить – и сразу слюнки текут. Счастливейшие минуты жизни я провел, поедая жаркое и рагу, сотворенные этим великим человеком, и мысль о том, что меня больше никогда не подпустят к кормушке, была невыносима.
– Опомнитесь, тетя Далия! По-моему, вы хватили через край!
– Ага, знала, что тебя проймет, обжора несчастный.
– При чем здесь обжора, – с достоинством возразил я. – Тот, кто отдает должное кулинарному искусству гения, вовсе не обжора.
– Не стану скрывать, я сама в восторге от его стряпни, – призналась тетушка. – Но имей в виду, если ты откажешься выполнить эту простую, легкую и приятную работу, тебе не перепадет ни кусочка. Даже понюхать не дам. Намотай это
Школа для мальчиков в романе Диккенса «Жизнь и приключения Николаса Никлби», где царила палочная дисциплина, отупляющая учеников.
