повезет. Меня интересовало, как для папы лучше – шесть месяцев сразу и потом отдыхать долго или же наоборот – по чуть-чуть, но много. Я ничего не хочу сказать, дом папа любил, но работа для него была нечто вроде приключением из детства, и он часто в это детство возвращался.
Чем же он занимался? Раскапывал древние города, знакомился с племенами, которые отставали по развитию? Вроде так. Папа никогда не рассказывал о своих приключениях, да и я не спрашивал. Мне всегда казалось, что вопросы в семье, например, сидя за столом, надо задавать по старшинству. Сперва мама расспрашивает его, пока мы наблюдаем, как он жадно ест и нахваливает домашнюю пищу, потом уже я. Но я не спрашиваю, я смотрю на него, так приятнее, чем всякие там вопросы.
– Где мама? – спросил он.
В его голосе сквозила хозяйская расторопность – он должен был проверить все ли осталось так, как было перед отъездом.
– На работе, – с досадой в голосе сказал я. – У нее сегодня две головы.
– Ага. Всего две. И сколько это по командирским?
Он о чем-то задумался. Я понимал, что папа может о чем-то думать, но я его не видел уже пять месяцев, неужели он не мог надуматься там в африканской саване пока искал рудимент.
– Она не указала какая голова, мужская или женская, – сказал я.
Я смотрел на отца на его интересные глаза, в которых скрывалось таинство пребывания в джунглях, в климате, напоминающем горячую батарею и пытался найти то особенное, что отличает людей, работающих на заводе и людей, бороздящих земли, как мой папа.
– А если примерно? – он понемногу выходил из своего укутанного состояния, приобретенного за время отсутствия.
– Примерно? – переспросил я, давая понять, что услышал вопрос. – Каждая голова занимает примерно сорок пять минут.
– Округляем час, – он говорил так, словно заводил часы или занимался таким делом, которое может его довести.
– Да часа через полтора она уже точно будет, – успокаивал я его, видя, что отец не останавливается, и продолжает крутить винтик на механизме будильника. Краме, крамс одну голову, чик-чак другую и все она дома говорит «какая проволока у одной» и «какая солома у другой».
– Приехали, – твердо сказал отец и прошелся по комнате, создавая вибрацию в серванте, на люстре и на моих зубах. – Так мы сейчас приводим себя в порядок. Забираем, нет, не так, крадем маму с работы и устраиваем домашнюю пирушку. Ты не против, сына?
– Нет, – радостно ответил я.
Отец был похож на вождя краснокожих, которому предстояло повести за собой большое племя в моем лице к водопою в мамином лице.
– Я говорил тебе, что я встретил племя? У них есть общие черты. С тобой.
Отец говорил машинально, пока я переодевался из одежды домашней – банный халат и тапочки в одежду парадную – джинсы и водолазка с малиновыми штиблетами. Странно, что он заговорил о поездке. Не спросил меня, как поживает дядя Коля. Другие
