Ну, иногда меньше – это больше. Вот и все, что я хочу сказать.
– Ты считаешь, я слишком… – Я замолчала, не зная, как назвать себя.
– Может быть.
Я нахмурилась:
– Но я такая, какая есть! Николас Чаттертон-Джонс может быть хоть Господом Богом, но я не собираюсь меняться ни для кого.
Адам покачал головой:
– Я не это хочу сказать. Просто под всем этим… – Он махнул рукой, указывая на мои волосы, покрытые слоем лака, помаду, платье. – Есть девушка. Не забывай об этом.
– Что делает тебя таким экспертом в отношениях? – спросила я угрюмо, скрещивая руки и прислоняясь к другому краю дивана. – У тебя не было серьезных отношений с девушкой после Ханны, а с тех пор прошло целых два года.
Адам принял такую же позу, как и я, скрестив руки.
– Я много работал, чтобы начать бизнес. У меня не было времени для отношений. В отличие от некоторых я не считаю, что играть людьми и бросать их, когда мне удобно, – это справедливо.
Видите? Вот почему мне не следовало никогда входить на эту территорию. Все становилось ужасно запутано, и милый, улыбающийся, веселый Адам совсем исчез. Я предполагала, что и я не так очаровательна, как обычно, но не собиралась отступать и позволять своему лучшему другу продолжать анализировать мое поведение.
– Ты никогда не рассказывал мне, почему вы с Ханной расстались. Она устала от того, что ты все время возишься в сарае на заднем дворе?
Это удар ниже пояса, я знаю. Но роль Адама заключалась в том, чтобы заставить меня почувствовать себя лучше, а не пинать меня, когда я уже и так на полу.
Он отвернулся.
– Я не любил ее. Хотел бы, но не любил. И несправедливо было по отношению к Ханне притворяться.
Проклятье, Адам! Как только я приготовилась к ссоре, ему тут же понадобилось быть искренним.
Он снова посмотрел на меня, я нечасто видела такой взгляд.
– Ненавижу, когда ты начинаешь так говорить о моей работе. Я горжусь тем, чего добился. И я просто хотел тебя поддержать.
Все. Я чувствовала себя полной задницей. Он был прав. Я нападала на своего лучшего друга только потому, что какой-то парень отказался сразу упасть к моим ногам. Я вела себя низко.
– Прости меня, – сказала я. И продолжила бы, но у меня в горле был комок размером с одну из моих брошей.
Адам положил свою руку поверх моей и сжал ее:
– Извинения приняты. А тебе и правда плохо из-за этого Николаса, да?
Он выглядел так, словно он разделял мою боль. Я кивнула, и все внутри сжалось. Обычно я не плачу. А кто плачет, когда на нем жидкая подводка и три слоя туши? Но я чувствовала жжение в носу и знала – слезы угрожающе близко.
Может, бабушка права. Может, что-то тикает у меня внутри. В конце концов, мне почти тридцать. Но, учитывая, что я… это я, очевидно, в конце жизни меня ждет огромный взрыв, а не мирное тиканье. Бабушка всегда говорила, что я не могу сделать ничего, не устраивая из этого целое представление.
Адам
