десяти шагах от левого борта вода вскипела буруном и на пядь от головы воеводы в мачту ударило увесистое трехклинковое острие, целиком отлитое из сверкающей бронзы.
– Трезубцами… – покосившись на дрожащую рукоять ответил Сершхан.
– Всем на дно! – заорал Витим. – Зашвыряют ведь, гады!
Друзья ухнулись в проход между местами гребцов, только Ратибор остался стоять, выпустив пару стрел в рассеченную пенными струями воду.
– Мне их бронза до одного места. – хохотнул он. – У меня кольчуга трехрядная.
Волк перекатился по палубе и лихо сшиб соратника ногой под сидячее место. Стрелок грохнулся на просмоленные доски, поминая Чернобога, а прямо над ним в борт ударил тяжеленный трезубец.
– Дурья башка! – шикнул Сершхан. – Ты же свою кольчугу Микулке отдал!
– Вот она ему нынче нужна возле девки… – буркнул Витим, вытягивая из-за спины меч.
– Сами вы… – Ратибор обиженно потер зашибленный подбородок. – Кто-то в Суроже решил весь мед скупить, а я о доспехе позаботился.
Он оттопырил ворот кафтана, блеснув натертыми кольцами.
– Лучше прежней, проклепанная! Щас я им дам… А то ведь прошибут днище, заразы!
Но тритоны, чувствуя свое превосходство, топить корабль не собирались, да и вовсе не просто пробить бронзовыми остриями толстые доски днища. Один из них возник у самого борта в бурлящей пене, кувыркнулся в воздухе и мокро шлепнулся на палубу, занеся для удара трезубец. Волк молнией выбросил вперед руку, размазав меч в серебристый туман, так же лихо вырвал клинок из чешуйчатой груди и чудовище с влажным чавканьем забилось в агонии, залив все кругом жиденькой голубоватой кровью. Среди гребцов прокатилась волна тихой паники – тритон был настолько ужасен, что глядеть на него без содрогания было очень не просто. Почти человечье тело вместо кожи обтянуто крупной чешуей и костяными буграми, словно поросло тонкими пластинками блестящего зеленого камня. Морда костистая, плоская, как у рыбы, с похожими на орлиный клюв роговыми челюстями и двумя воспаленно-красными буграми вместо носа. Острые кромки клюва пугают отточенной остротой боевого ножа, да к тому же еще и зазубрены как плотницкая пила. Выпученные глаза без век влажно таращатся узкими змеиными зрачками, даже омертвев источают холодную, неутоленную ненависть к существам другого мира. Руки длинные, узкие, с перепонками как у лягушек, на локтях пучки острых, словно кинжалы, шипов, трехпалые ладони сжимают трезубец, сияющий в свете луны. А за дырами ушей, длинным неопрятным шлейфом мокрой мочалки, свисают трепещущие лохмотья голубоватых жабр.
Ратибор перевернулся на спину, готовясь вытянуть стрелу из поясного колчана:
– Тварей осталось не больше четырех, скорей даже трое – одного я кажись сквозь воду прошиб. Но теперь они лезть не станут и нам высунуться не дадут. Хорошо что мы парус спустили, а то бы занесло в лешакову даль.
– Ящер их
