если ты настроен лгать до победного, милорд, – в чем тут честь и достоинство твои дворянские? – добавил я.
Юноша отмолчался.
– Ну, я думаю, пощадят их, нежно любимых. Боли не причинят – кое-кто за это самое уже принял на себя гнев народный. Вешать тоже не будут, а просто лишат тебя твоей буйной головки. В отсечении этого органа есть нечто успокоительное и бесповоротное, ты не думаешь?
– Я имею право быть казненным моей шпагой, – произносит юноша.
– Ох, вот чего не советую. Даже у старинных трехгранных клинков вес не тот и удар слабый. Они же для уколов больше годятся, как и четырехгранники. А у тебя часом не новомодная… эта… рапира? Я всё-таки по определению человек с мечом, а не оса с жалом. Вот двуручник на тебя уже подобран прямо-таки отменный.
– Ну ладно тебе, уговорил, – он рассмеялся. – Когда встречаемся-то?
– Не знаю, но думаю – вскорости, – ответил я.
Надо держать себя так, будто для Шпинеля нет никакой надежды – иначе мы его не вызволим, а именно это подразумевает Сейфулла. Разговорить его невозможно, уже пробовал.
– Сказать тебе, как нужно вести себя на церемонии? – произношу я веско.
– Разве у тебя не будет подмастерьев или этих… магистратских служителей второго ранга? Да они мне и рыпнуться не позволят, уверяю тебя!
– Перед казнью нужно отрезать волосы, – почти приказываю я.
– Ой, нет, – отвечает он бойко. – Это единственное живое золото, каким я владею по наследству.
– Ну хорошо, попросим магистратского служителя, чтобы за них тебя придержал, когда будешь лежать на плахе. Видел, как именно это делают?
Гордо вздергивает шею.
– Не сподобился.
– А как тебе удобнее, чтоб я тебя взял, – ну, мой меч взял, – спереди или сзади?
Краснеет. Я ожидаю вспышки, но Шпинель только кривит сочные полудетские губы.
Я ухожу.
– Эй. – кричит он вдогонку, – распорядись там, чтобы мне в гроб опилок наложили побольше и посвежее!
– Он из наших вали, – говорит мне вечером Сейфулла, – святых и друзей Бога. Я иду по дорогам земли так, как он по дорогам жизни. Не задерживаясь нигде надолго.
– Это хорошо для медикуса, – отвечаю, – но не для рыцаря.
Хотя Шпинель, конечно, еще не рыцарь – выучки не прошел.
Наш Сейфулла удачно продал жеребенка, даже договорился, что тому подберут кормящую матку. Свою кобылу раздоил и пичкает меня сброженным молоком – редкая гадость, зато на диво укрепляет легкие и желудок. Золото врач обратил в иудейские бумажки, пригодные для путешествий, так называемые векселя. Клянется, что в любом городе, где имеется хотя бы один скондец или жидовин, их с охотой обменяют обратно на звонкую монету. Нам обоим, ибо между нами всё уже решено.
Я слушаю и думаю о своем. Потом говорю с лекарем, чтобы отточить мою мысль.
И вот, наконец, иду в магистрат с нашим проектом,
