что совсем уж незаслуженная – еще не так давно и впрямь были и перегибы на местах, и злоупотребления, и недобросовестное исполнение обязанностей) подразумевала, что за счет Курта местные попытаются начать сведение счетов. И это, кажется, надолго…
«Отказано в расследовании». Все.
– Слава Тебе, Господи!
И никакого поминания всуе. Курт уже начал думать, что приговорен к судьбе Сизифа, и каждый раз, когда он откладывает вправо прочитанный лист, в левой стопке сам собой зарождается еще один. Или два. Благодарность за то, что помятые бумажки и рваные куски зачищенного пергамента кончились, была искренней и полной.
Однако работа еще не была закончена. Сегодня (собственно, времени осталось перевести дух и настроиться) его ждали в аббатстве – настоятель утром прислал служку с сообщением, что из далекой деревеньки, отстоящей в двух днях пути, приехал тамошний священник, коий желает познакомиться и поговорить с майстером инквизитором. Все это несколько настораживало и портило настроение. «Познакомиться» – это понятно. В той деревне, как уже рассказали, одна покосившаяся церквушка, один священник без причта, из блюстителей закона – местный престарелый феодал и пара солдат. Стало быть, Курт не только единственный представитель Конгрегации в этом городе, но и единственный на множество прилегающих к нему областей – как подчиняющихся этому городку, так и самостоятельных или имеющих своего владетеля. Собственно, Курт – единственное, что у них будет общего в законодательно-правовом, так сказать, смысле. Так что желание познакомиться с ним лично вполне понятно. А вот добавка «поговорить» предвещала еще одну стопку рукописной чуши, привезенную вышеупомянутым святым отцом из отдаленной деревни, кстати, подразумевает чушь еще большую, ибо уровень умственного развития жителей таких мест оставляет желать лучшего. Однако нельзя же было сказать просто «отдайте мне бумажки, и на том покончим». Придется натягивать торжественную физиономию и идти в аббатство «на обед». Проблема заключалась еще и в том, что аббат никак не мог решить, относиться ли ему к Курту как к «собрату во Христе», то есть как к лицу духовному, которое надо пригласить на совместное моление и символическое поедание сушеного гороха с водой, либо как к лицу государственному, а стало быть, обязывающему принимать его со всем доступным аббатству шиком – тушеными овощами и постной курицей. Посему аббат по временам сбивался то на «брат Игнациус»[7], то на «майстер Гессе», а при встрече и расставании бормотал нечто невразумительное, причем правая рука (привыкшая в эти моменты давать благословение уже словно сама по себе, как у любого мирянина – шлепнуть по шее, почувствовав щекотку мушиных лапок) начинала подергиваться, будто у пораженного трясучим параличом. Как-то нечаянно в эти минуты в мыслях проносилось «и если правая рука искушает тебя»…
Курт никаких шагов навстречу не предпринимал – с интересом дожидался, чем увенчается эта
Выпускники, удостоившиеся должности следователя, покидают академию святого Макария, обретая второе имя после рукоположения в чин т. н. «постоянного диакона» – то есть, диакона, каковой не обязан в будущем становиться священником, что предполагает в том числе и необязательность целибата.
