новехонькие «субару», «саабы», «шкоды», «пежо», «ситроены», «мазды» и «хонды», а также верткие малолитражки из уважаемых автомобильных семейств.
Еще Паша заметил, что рекламные баннеры, перетяжки, стойки сити-формата и вывески все больше украшены логотипами местных предприятий. Здесь было и пиво «Золотой Гродин», и пельмени «Мясков», и удобрения «Урожай-Гродин», и крупнейшие гродинские магазины – «КУБ», «Техно-кайф», «Оборот», и новые рестораны – «Крыша мира», «Ням-ням», и клуб «Бикфордов шнур».
Город явно хорошел, а люди в нем богатели: в самом центре вырос огромный торговый комплекс с залом для игры в боулинг, повсюду строились небольшие офисные здания с приличного размера торговыми площадями. Все первые этажи зданий, включая жилые дома, были заняты магазинами и бутиками – спортивных товаров, модной одеждой, парфюмом, посудой, тканями, строительными материалами, запчастями на иномарки и всеми прочими видами счастья.
Третий глаз Пашки раскрылся снова, наблюдения наводили на размышления, но поразмыслить Пашке не давали попутчики. Между пассажирами, в основном стариками и бабульками в разноцветных косынках, кипели какие-то споры.
Опыт подсказывал Седову, что дебаты ведутся либо о современной никуда не годной молодежи, либо о современном никуда не годном правительстве, либо о современном никуда не годном пенсионном фонде. Однако, прислушавшись к долетавшим гневным фразам, Седов понял, что у старшего поколения гродинцев есть темы гораздо более волнительные.
С удивлением он различил слова хрупкой благообразной старушки с необыкновенно резким и грубым голосом:
– …А Чистота это и есть вам Бог! И правильно, что умирать чистым надо. Без имущества, без сберегательной книжки! Отдать другим это надо, пусть они во имя Чистоты используют. Все, что дано нам – и хлеб, и вода, и земля, – все это только на время, для тела, для чрева и для крыши над головой. А когда в Чистоту уйдешь – зачем тебе и хлеб, и вода, и земля?..
Проповеднице перечил другой женский голос – более высокий и молодой, он и принадлежал еще не старой на вид женщине в пестром шелковистом шарфике на голове, торчащие концы которого, словно заячьи ушки, бодро подпрыгивали на каждой кочке далекой от идеала гродинской дороги.
– А вот у меня двое детей в моем доме живут, и внук недавно родился! – Ушки убежденно кивнули. – Так чего мне, дом отписать на вашу Чистоту, а родных детей на улицу выпроводить?!
– Все вы грязные! – вдруг выкрикнула старушка с резким голосом. Паша вздрогнул – он инстинктивно боялся кликушества. – Только бы кушать да пить вам! Нет у вас души!
Ее перебил мужской баритон, принадлежавший осанистому старику в серой мятой шляпе.
– Пусть дети ваши тоже к Чистоте придут – тогда и на улице не останутся.
Резкоголосая замолчала, будто ее водой окатили.
– Как это? – удивились ушки.
– А у нас мирян не
