Хотя откуда здесь взяться знакомым?! Первый – взъерошенный, лет тридцати пяти, в пижаме был широкоплеч и худ, второй – небольшого роста, лысый, лет сорока. Третьего в расчет можно было не брать, судя по бессмысленному выражению лица, открытому рту и тому, как он неотрывно следил за фигурами на доске, будто ожидая, что они разбегутся он участия в интеллектуальной игре не принимал, а был так, для мебели.
– Ну, чего смотришь, дурилка картонная? Подскажи, как победить, – сказал лысый, бросив на меня взгляд.
Придурок, сидевший рядом, приняв это на свой счет, сладострастно высунул язык и потянулся к фигурам. Ему тоже хотелось передвинуть что-нибудь на доске, но лысый дал ему по руке, и придурок успокоился.
– Да это сумасшедший, которого мы в кабинете заведующего видели, – сказал взъерошенный, даже не посмотрев в мою сторону.
И тут я их узнал.
– Ферзь Е-семь, – сказал я, оценив обстановку на доске.
– Играешь? – спросил взъерошенный и почесал за ухом.
– Немного.
– А я думал, ты совсем дурик, – он окинул меня взглядом. – Вид у тебя. – окинув меня взглядом, он покрутил пальцем у виска, – как у всех новеньких, – взгляд его вдруг переменился, сделавшись напряженным и подозрительным. – А почему ты к нам подошел?
– Да так. Смотрю, в шахматы играют.
– Ладно, поверим. Андрей меня зовут.
Лысого звали Жорик. Придурок с открытым ртом, наблюдавший за игрой, подскочил и, добродушно улыбаясь, тоже протянул руку. Я пожал ее и назвал свое имя, но придурок только молча улыбался и тряс, и тряс мою руку.
– Отпусти его, Дурашлеп! – прикрикнул на психа взъерошенный, и тот тут же отпустил.
– Его Дурашлеп зовут, – сказал лысый, улыбаясь. Глядя не него, я понял, что и лысый и взъерошенный, хоть и играют в шахматы, но тоже не в своем уме. Не так, конечно, как Дурашлеп -просто полудурки.
Мы сыграли партию с Андреем. Я довольно быстро выиграл, хотя ему и помогал Жорик, -сказался опыт игры с соседом. Шахматы отвлекли от печальных мыслей. Я смотрел на Андрея и не мог отделаться от чувства, что уже знал его раньше, еще до больницы.
– Будешь учить меня играть в шахматы. А то Жорика в понедельник выписывают, – кивнул он на лысого. – Медицина против него оказалась бессильна. Ты в какой палате устроился?
– Не знаю пока.
– Тогда ляжешь рядом со мной. если шпионить не будешь.
Что означали его последние слова, я не понял: в этой больнице анализировать высказывания и действия больных людей было делом неблагодарным. Что с них возьмешь, кроме анализа. Они и попали сюда, потому что слова и действия их не поддавались логическому анализу.
Андрей подошел к санитару, с которым я уже имел неудачную беседу. Тот стоял, привалившись плечом к стене, и без тени интереса следил за больными. Поговорив с ним о чем-то, вернулся за стол.
– Договорился, –
