Собрание сочинений. Том 8. Евгений Евтушенко
Чтение книги онлайн.
Читать онлайн книгу Собрание сочинений. Том 8 - Евгений Евтушенко страница 34
физик, виолончелист,
а вот Лидия Корневна
подпись ввинчивала в лист.
В нашем хлюпавшем болоте
открывал нам всем глаза
жанр великий писем – против
тошнотворных подлых «за».
В этом жанре бестрепушном,
где слова не звук пустой,
Левитанский Юрий – Пушкин,
Вл. Корнилов – Лев Толстой.
Как Цветаевы застоя,
жили вы, не покорясь,
и Крахмальникова Зоя,
и Лариса Богораз.
Писем горы, пирамиды,
но за все ее бои
нет у Вигдоровой Фриды
Нобелевской премии.
Вы смелее, чем все сартры,
хоть вам головы секи,
подписанты, подписанты,
русской чести классики.
Тюрьмы вместо гонорара
и мордовские ветра.
А Бабенышева Сара
слала в тюрьмы свитера.
С государством в поединке
побеждали спицы страх.
Сары столькие сединки
жили в этих свитерах.
Уж давно в гробу Андропов,
даже там не сняв очков,
среди вражеских подкопов
всяких разных червячков.
Новорусские набобы
ездят в Ниццу на блины,
а родители свободы
дочке-шлюхе не нужны.
Что нам, родина, подаришь?
Сплошь подарочки кругом.
Ковалев Сергей Адамыч
снова прозван был врагом.
А в дали заокеанской,
внукам штопая носки,
Сара стала подписанткой
на газеты из Москвы.
Что-то нету постаментов
для героев совести.
Что-то нету диссидентов —
может, новых завести?
Наш парламент словно псарня.
Низкопробен высший свет.
И Бабенышевой Саре
в их свободе места нет.
Солдат, не умевший петь
Ицхак Рабин не умел петь. Его убили
после того, как он запел – может быть,
в первый раз. Это была песня мира.
Нет национальности у пуль,
и убийствам в мире нет конца.
Старого солдата кончен путь
старою знакомой из свинца.
Нет национальности у зла.
Он был на экране распростерт,
и бестактно около ползла
не слеза, а строчечка про спорт.
Гитлер снова бродит у дверей
с будущим убийством в голове
Гитлер – то араб, а то еврей.
Он – то в Оклахоме, то в Москве.
Гитлер снова хочет быть вождем,
стольким шепчет он: «Убей! Решись!»
Неужели в каждом, кто рожден,
может быть, рождается фашист?
Неужели Гитлер в нас во всех?
Двадцать первый век, ты нас утешь!
Что такое наш двадцатый век?
Газовая камера надежд.
И лежит, совсем теперь один,
от чужих и от своих устав,