два желтка! плюс сахар!) принялась за дело.
И вот уже она пишет. Сидя за папиным секретером (это вам не просто «стол» какой-нибудь!), старательно выводит в тетради палочки… затем крючочки… Одна строчка, другая… третья… и вот уже полстраницы… и целая страница исписана… И не оторваться! Вот ведь понравилось! Как будто ей здесь, в тетради этой, как мама любит говорить, мёдом намазано!
Стоит ли рассказывать о том, что и на следующий день, едва придя из школы и пообедав… или нет… ещё чуть-чуть отдохнув (совсем чуть-чуть!) и чуточку поиграв (ведь надо же и поиграть человеку!) перед тем, как приняться за уроки, Катя спросила бабушку «с пристрастием»:
– А гоголь-моголь – сделаешь?!
Это она решила теперь так бабушку «шантажировать». Или вид делать, что шантажирует. Как будто бабушка могла ей отказать – сказать, что нет, не сделает. Или как будто без гоголя-моголя Катя не стала бы заниматься! В самом деле! Да конечно! – конечно, стала бы!
Но бабушка тоже «сделала вид». И пошла на кухню – готовить для Кати этот самый гоголь-моголь.
А потом они с бабушкой премиленько позанимались. Душа в душу!
Долго сидели… Не потому, что трудно было, а потому, что нравилось. Хотелось потому что.
И не только письмо, но и чтение сделали… И вообще всё – все остальные уроки, всё, что было задано. Конечно, это Катя делала уроки, а бабушка просто рядом сидела. Просто была рядом.
Но письму – письму – учила Катю именно она. Не так, как сейчас учат – «слитному письму» (а на самом-то деле скорописи – шариковой ручкой), а так, как учили писать раньше – ручкой перьевой, каллиграфическим почерком: наклонные линии с нажимом – ровные, идеально параллельные, выполненные твёрдой, спокойной и уверенной рукой… тоненькие линии без нажима – нитяные… или нет, как-то по-другому назывались они… волосные, вот! – волосные линии… Или «волосяные»?..
Тоненькая волнистая перепоночка-перемычка буквы «Н»… и такая же точно у буквы «Ю»… и у буквы «Э»… А уж как красиво выписывает бабушка их общую букву «К»! Никто и никогда не умел, не умеет и уметь не будет – так писать. Никто! И никогда.
Действительно – будто ниточки! – волосинки-паутинки шёлковые… – тонкие-тонкие, тонюсенькие… трепещущие на ветру… играющие в тёплых лучах первой осени – последнего лета…
Лета – бабьего:
«Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора…»4
Помнится, читали они с бабушкой такое стихотворение. Вернее, это бабушка читала, а Катя слушала. Обеим оно очень нравилось. Это Тютчев написал. И ведь всё так, всё верно. Поэт изобразил картину ранней осени так, будто действительно нарисовал её, но только словами: и прозрачный воздух, и хрустальный день, и лучезарный вечер, и отдыхающее после страды поле… А уж кому, как не бабушке, знать об этом! Ведь и поле, и гуляющий по нему,
