рыбачил во время пожаров на таёжных речках, потому что сухого пайка нам не хватало и на три дня, вот поэтому мы переходили на подножный корм. Я срезал длинный прут, заострил его ножом и, как дротик, воткнул в стоявшего ближе к берегу харюзя. Вот таким образом я выкинул на берег три штуки. Положив их на валежину рядом с костром, я принялся готовить ужин, а когда обернулся на валежину, то увидел, что норка потащила крайнего к ней харюзя в дупло валежины: видимо, у неё там были щенки. Я махнул рукой и не стал забирать остальных харюзей.
«Пусть кормит щенят», – подумал я. Поужинав, я лёг спать у костра, подстелив под себя пихтовую лапку. А утром, попив наскоро чай и смазав пихтовой смолой рану, я пошёл по тропе в верховье реки. Я шёл вдоль речки уже два часа. Речка была ещё широкой – 30—40 метров, но местами уже мелкой, на ней часто попадались перекаты, а иногда и каменные пороги, шум которых было слышно ещё издалека. Но позже я назвал эту речку Каменкой, хотя у неё было своё, родное название, но я не буду упоминать его по причине, о которой ты узнаешь в конце рассказа. За эти два часа я несколько раз спускался к реке, чтобы попить воды. И моему удивлению не было границ. Рыбы в реке было так много, что я даже растерялся. Она стояла перед порогами и перекатами, в глубоких ямах отдыхая перед подъёмом через оголившиеся от мелководья перекаты. Лето было сухое и жаркое, поэтому река за июль сильно обмелела и перекаты оголились. Заметив впереди очередной оголённый перекат, я спустился к нему и прошёл по плоским камням до середины реки. На всякий случай прихватил с собой котелок, и, зачерпнув котелком песок перед перекатом, я вытряхнул его на сухой песок переката. И, разгребая ладонью мокрый песок, я увидел два самородка величиной с крупную картечину. Я всегда проверял песок на золото на всех таёжных речках, когда летал на пожары, но редко где мне попадались самородки, даже такие.
«Выходит, что в этой реке есть золото», – подумал я. Но сейчас больше всего меня интересовало зимовье, а не золото. Иногда на плёсах реки стайками сидели утки и даже гуси, но в основном селезни и гусаки. Увидев меня, они отплывали на середину реки, но не улетали. В это время у них проходила линька, и они выщипывали клювами старые перья, ничуть не боясь меня, но держась подальше от лисиц, которые в это время охотились на них по берегу реки. А на кочках, возвышающихся над водой, часто сидела ондатра, но завидев меня, она прыгала с кочек в воду и уплывала под водой в свои норы. Но больше всего на реке было норки, рыбы в реке было много, поэтому она расплодилась в большом количестве. Набрав в очередной раз пихтовой смолы и развязав повязку на ноге, я осмотрел рану: краснота на ране спала, да и коленка меньше болела, а опухоль и синева уменьшились. Я намазал пихтовой смолой рану, прихватив попутно и колено. Время шло к вечеру, а зимовья всё не было. Но, пройдя по тропе ещё два километра, я увидел впереди в сосновом подсаде, который вырос за последние годы
