и Эннии с трудом находили дорогу среди шумной толпы. Супруги молчали. Да и сказать что-либо друг другу не представлялось возможным из-за невообразимого шума, наполнявшего пьяный Рим.
Лишь дома, на Эсквилине, они смогли поговорить.
– Прости меня, Невий! – сказала Энния, прижавшись пылающим лбом к коленям Макрона, едва он опустился в катедру в таблинии. Глаза ее оставались сухи, все слезы она выплакала там, во дворце, устав от бесконечных унижений Калигулы.
Тело ее отозвалось тупой болью, когда Макрон поднял ее на руки и понес в спальню. Он бережно раздел ее и обомлел, увидев синяки на нежной коже.
– Он бил тебя, Энния? – испуганно спросил он и увидел, как она задрожала.
– Прости меня, Невий, – всхлипывая, повторила она. – Я была такой глупой. Ты и раньше прощал меня, но сейчас… Чем мне отплатить тебе за то добро, что ты сделал для меня? Брось ты меня во дворце…
– Я люблю тебя, Энния Невия! – солгал он, стараясь, чтобы истинные чувства не прорвались наружу. Ему было лишь бесконечно жаль ее, глупую и тщеславную, погнавшуюся за призрачной тенью величия. Она сочла достойной себя быть рядом с тем, кто всю оставшуюся жизнь обречен на безответную любовь к умершей. – Теперь мы будем вместе до самой смерти. И наши ошибки остались в прошлом. Их поскорей нужно забыть.
– Но я не знаю ничего о твоих ошибках, – произнесла Энния, прижимаясь к его мощной груди. – Ты всегда оставался мне верен…
Макрон усилием воли подавил нахлынувшую боль. Признайся он ей в своей любви к Клавдилле. Она не смогла бы этого пережить. Особенно сейчас.
– Да, да, конечно. Я всегда любил только тебя одну, мою красавицу. Ложись отдыхать. Этот дом рад, что ты вернулась.
– И я счастлива с тобой рядом, мой Невий. Скажи, ты простил меня? – Он кивнул. – Будь проклят этот Калигула, – добавила она, но без злобы, а лишь устало. – Хотела бы я отомстить ему.
– Все свершится и без твоего участия, – сказал Макрон. – Боги не допустят подобного кощунства. Он не имел права равнять себя с ними.
Едва Энния смежила усталые веки, как он быстро вышел, боясь спугнуть ее хрупкий сон. Вернувшись в таблиний, он в гневе смел со стола бумаги и застонал, обхватив голову руками. Все пропало! Силан своими необдуманными словами погубил их общее дело. Сознает ли сенатор, что дамоклов меч завис над его головой? Калигула не простит его. Лишение привилегии, дарованной Тиберием, самого знатного и влиятельного сенатора могло означать только одно – его скорую гибель. Макрон мысленно обратился к богам с мольбой, не осмеливаясь облечь ее в слова. Он просил их отвести угрозу от него самого, понимая, что Силана теперь не спасет даже вмешательство бессмертных.
Не один он молился в ту ночь. Марк Юний стоял на коленях перед ларарием, где курился тонкой струйкой фимиам, и тоже разговаривал с богами. Он просил у них совета, но боги равнодушно молчали, зная, что над нитью его жизни уже занесены острые ножницы
