где был парк – весь парковый массив.Но где же был рожден Алеша Парамонов,
красивый, как Париж, и более красив?
Мне нравился он весь – до золотого зуба,
который освещал все парки на земле.
Играл не как Бобров, но как зато негрубо
и аристократичней, чем Пеле.
Достоин красотой он саги был и мифа,
Мат не употреблял, ну разве «Д» на фига!»
В Алешу влюблена была любая фифа,
жаль, главным не был он в той – как ее? – ФИФА.
Двадцатым веком в пыль он не был перемолот,
и двадцать первый век нам не сотрет лица.
Вчера мне позвонил Алеша Парамонов:
«В Молдову все летим, включая и Стрельца».
Наутро самолет. Он дружески скрежещет.
Советский старый друг – он всех нас узнает.
Со мной в одном ряду Бубукин и Крижевский,
а Хомич капитан и валидол не пьет.
И это все не сон… Летим почти по-царски,
вдыхая аромат футбольных прежних трав,
и Эдик мне в плечо уткнулся по-пацански,
постанывая чуть от стольких старых травм.
Опять летим играть во имя всех народов
республик бывших всех, и племени зулу,
и приглашенье вновь от местных винзаводов,
а что за договор – для ясности замну.
Выходим на игру. Хотя звучат два гимна,
встречает побратимно Кишинев.
Молдавское вино вновь, Леха, легитимно,
и ничего, что пуст пока мой кошелек.
Карцевский удар
Хилый, по прозвищу «туберкулезник»,
Карцев был, как захудалый колхозник,
без устрашающих пушкашских икр.
Было по виду ему не до игр.
Но просыпалочкой-палочкой резвой
Кариева Васю будила игра,
и он такую штучищу мог врезать,
будто в нем нечто шепнуло: «Пора!»
В чем был секрет его дивного дара —
ошеломляющего удара —
может, в застенчивости его —
матери тайной удара того?
Все мы растрачиваемся задаром —
то по небрежности, то сгоряча.
Что мы докажем слепым фальшударом
воздух утратившего мяча?
Но вдруг откуда-то: «Не сдавайся!» —
из инвалидной коляски летит.
«Что ты заспался? Вколачивай, Вася!» —
И не забить после этого – стыд.
Где это все? Лишь болельщиков байки,
как подавало в атаке пример
родины имя на взмокнувшей майке
с буквами прыгающими «СССР».
Нету музея, где Карцева бутсы.
С майки, исчезнувшей навсегда,
спрыгнули потом пропахшие буквы
и не вернутся уже никогда.
Два «крайка»
Два «врага», что сражались упрямо,
два моих разлюбимых крайка,
что с того, что Чепец был в «Динамо»,
ну а Дема – из ЦДКА.
Как они вышивали по краю
свои мастерские финты —
себя грубостью не марая
и на ниточке резкоты.
С
