вашу душу, делает вас таким, каким прежде вы никогда не были и уничтожает вас прежнего, но так, чтобы оно запомнилось – это нет. Человеческий ум устроен так дьявольски тонко, что запоминать старается хорошее – хорошими для меня и для всех, как я уже сказал, были вечера, – и то, что возвеличивает самого человека, обращает внимание его и окружающих на его подвиг.
– Подвиг?
– Да, именно подвиг. Ведь выжить в этой обстановке кровавого… нет, не кровавого. Пожалуй, крови-то я тут и не видел, убивали здесь всегда как-то по-особенному, без крови… в обстановке смертельного хаоса- это и есть подвиг. Неважно при этом, «настучал» ты на кого-то, подставил кого-то под эсэсовские пули, стал ли виновником чьей-то гибели – главное, что выжил сам. Для каждого человека спасение собственной жизни в сложной ситуации – есть развязка судьбы, конечная цель. И потому этот каждодневный подвиг, о совершении которого можно было судить только под вечер, думаю, запомнится каждому…
– Но забыть все, что видели здесь, я думаю, все же вы не сможете?..
– Забыть?! – удивился вчерашний узник. – Забыть можно некий импринт – событие, ситуацию или человека, который по касательной прошел по твоей судьбе и исчез. Это категория воспоминаний. А то, что мы здесь видели, участниками чего были, никогда не подпадет под понятие воспоминаний. Это теперь наша действительность, высеченная на сердце и смертельно опасной, ядовитой инфекцией засевшая в жилах. Это – правила жизни. Это – сама жизнь. Да, больше не будет в ней надзирателей и капо,4 не будет печей и душегубок, не будет собак и плеток. Но останутся законы выживания, неисполнение которых вечно теперь будет ассоциироваться со всем вышеперечисленным. При любой стрессовой ситуации каждый теперь ринется спасать свою жизнь, будучи уже подготовленным суровыми испытаниями Берген-Бельзена. Каждый готов будет перегрызть глотку товарищу, исполнить чудовищный приказ гегемона, впасть в состояние смертельного оцепенения по первому окрику. Концлагерь навсегда всех сломал. И не верьте тем, кто говорит обратное – возможно, он врет, а возможно, просто не понимает, что с ним произошло. Но оно произошло…
– А перегрызть глотку охраннику, к примеру, у вас не возникнет желания?
– Глупо. Его и здесь не возникало. Здесь ведь не только убивали физически – сначала убивали духовно. Убивали созерцанием всего того, о чем я говорил, и что вы сами здесь видели. Сначала надо убить человека духовно, а это процесс чуть более длительный, чем смертная казнь. И только убив духовно и придя к выводу о полной твоей ненужности, убивали уже физически. А проверить готовность было просто. Если ты еще пытался первое время как-то защищать свои права, на что-то претендовал, спорил с охраной, то несколько месяцев пребывания здесь, в обществе дрожащего от страха, приговоренного уже, но с отсрочкой, скота, убивали в тебе эти
Сотрудничавшие с администрацией лагеря узники, выполнявшие функции надзора за остальными заключенными (авт.)
