в которой он потребовал уничтожения 30 миллионов славян, отражала его личное мировоззрение, или это мировоззрение, по Вашему мнению, являлось вообще национал-социалистским?
Бах-Зелевски как по писанному протараторил:
– Сегодня я считаю, что это явилось логическим следствием всего нашего национал-социалистского мировоззрения.
– Сегодня? – уточнил глава советской делегации обвинителей.
– Сегодня, – кивнул его собеседник.
– А какое мнение у Вас было в то время? – в вопросах такого рода в исполнении Руденко Даллес увидел обыгрывание той части спектакля, которая отвечает за правдоподобность слов допрашиваемых. Делать из матерого гитлеровца и палача здесь борца за справедливость было бы излишне, а потому все же маленькое черное пятнышко он решил примерить на себя добровольно – ну или потому, что знал, какова может быть месть могущественного советского обвинителя.
«Да, кстати, – подумал Даллес, – а почему советского? Он ведь арестован американскими оккупационными властями… Видимо, жест доброй воли друга Роберта другу Роману… Хотя, почему, если арестован, на нем нет робы? Почему он сравнительно прилично одет? Надо бы адресовать этот вопрос главе нашей делегации обвинителей…»
Размышления его прервал ответ Бах-Зелевского:
– Тяжело прийти немцу к такому заключению. Мне многое потребовалось для этого.
Эрих фон дем Бах-Зелевски
В целом, этот тайм явно выигрывал Руденко. Последний его удар был решающим.
– Господин свидетель, – уточнил он, – как могло случиться, что несколько дней тому назад выступал здесь свидетель Олендорф, который, давая показания, признал, что он с эйнзатцгруппой уничтожил 90 тысяч человек и что это не согласуется с национал-социалистской идеологией?
– Ну, у меня другое мнение по этому поводу. Если десятилетиями проповедуют, что славяне являются низшей расой, что евреи вообще не являются людьми, – неминуем именно такой результат… Что до мнения других свидетелей, я за него отвечать не могу. Хотя бы потому, что, если человеку самому приходит в голову вдруг, ни с того, ни с сего уничтожить 90 тысяч человек, его явно нельзя рассматривать как нормального и уж тем более – как полноценного свидетеля в уголовном процессе.
Допрос окончился. Когда Бах-Зелевски уходил, проходя мимо скамьи подсудимых, Геринг схватил его за рукав и воскликнул, вскакивая с места:
– Господин председатель! Почему он не на скамье? Почему не с нами? Неужели он не виноват?!
Аналогичные мысли гуляли в голове Даллеса. Никитченко спокойно и формально ответил ему:
– Подсудимый, предоставьте обвинению самому решать, кого и куда сажать. Пока речь идет о вас, а не о нем.
Когда слушание закончилось, Даллес и Джексон встретились на пороге Дворца правосудия. Утомительный судный день и нервное перенапряжение
