нашими соседями, наши родители общались, а мы, их дети, дружили. Может, поэтому я тоже стал хорошистом. И особенно полюбил русский язык и литературу, которые у нас вела она, Елизавета Михайловна. У меня получались хорошие сочинения, и случалось, Елизавета Михайловна даже зачитывала их вслух перед классом, а я в это время был весь красный и от неловкости, и от удовольствия. А она говорила мне: «Пиши, Марат, пиши, может, что и получится у тебя». Я не понимал тогда, что она имела в виду, но соглашался: «Хорошо, буду!»
Знаю, что Елизавету Михайловну любил не один я – весь класс смотрел ей в рот, когда она, всегда выглядевшая нарядной, красивым, мелодичным голосом вела свои уроки, которые легко запоминались и усваивались. Конечно, Елизавета Михайловна могла быть и строгой – а как же без этого в классе, где всего пять послушных девчонок и одиннадцать непоседливых пацанов? Но если ругала, то только за дело, только за провинность, а не потому, например, что у нее с утра дурное настроение (хотя я такого не припомню).
Семья Маковенко уехала в Павлодар где-то в 66- или 67-м году, точно не помню. И я не видел их несколько лет. За это время поучился в Иртышской средней школе №3, поработал на заводе ЖБИ, отслужил в армии, вернулся обратно в свое село, устроился в полеводческую бригаду сварщиком и время от времени продолжал писать и даже отсылать свои рассказы в районную газету. А меня однажды взяли и напечатали! А потом еще раз, еще и еще. А потом вообще забрали работать в газету. И вот тогда я вспомнил слова Елизаветы Михайловны: «Пиши, может, что и получится…»
И в семидесятые годы я все же еще раз увидел свою любимую учительницу. По делам газеты был в Павлодаре, заранее запасся адресом Маковенко (уж не помню, кто мне его дал). Дома я их застал всех, кроме Сашки (он в это время жил в Новосибирске, что ли) – и дядю Толю, и Валю с ее мужем, и конечно, Елизавету Михайловну.
Она, к тому времени уже несколько располневшая, но не утратившая своей стати и привлекательности, близоруко, с прищуром всматривалась в меня, и потом совсем по-бабьи всплеснула руками:
– Марат! Мой хороший, ты откуда?
Но это она сказала так, для проформы. На самом деле Елизавета Михайловна знала про меня если не все, то многое, видела мои публикации в областной газете «Звезда Прииртышья» и была очень довольна мной, своим учеником. И когда мы, после небольшого застолья, ударились в воспоминания, Елизавета Михайловна вдруг опять всплеснула руками, встала из-за стола и ушла в одну из комнат. Вернулась она с обыкновенной школьной тетрадкой. Показала мне ее обложку и, улыбаясь, спросила:
– Узнаешь?
Я впился глазами в «паспорт» тетрадки и узнал свой ломкий, неровный почерк, которым я подписал свою тетрадку по русскому языку, если не ошибаюсь, за пятый класс! Но это было еще не все. Елизавета Михайловна пролистала тетрадку и развернула ее ко мне выбранным местом.
И я снова узнал
