студентов, еще даже не успевших ощутить задницей холодок институтской скамьи, сразу же посылали на картошку. Под лозунгом “Народу надо жрать, а ваше образование на хрен никому не нужно” тысячи студентов забрасывались на сентябрьские поля нашей необъятной родины. Так что наша группа в институте даже познакомиться толком не успела. Но в автобусе я достал гитару и запел “And I love her”. Сидящая передо мной Света обернулась и стала подпевать на чистом английском, обкакав мое немецкое произношение. Так постепенно мы начали спеваться с перспективой вскоре заменить в этом глаголе букву “е” на “и”.
В нашей группе было пять ребят, из которых один якут Радик, крепкий и уже отслуживший срочную, два Сережи масштабом помельче, Сладкий (вообще-то Саша, но он имел привычку интересоваться “Уж не охренел ли ты, мой сладкий?”) ну и я. Впоследствии мужской состав группы постоянно менялся, а вот девичий контингент до самого диплома сохранял свою (чуть не сказал, девственность) сплоченность и женскую дружбу, которой, говорят, не бывает. Девчонок было раза в два больше, и это радовало.
Расселились мы в избах с русскими печками и лавочками. Да и весь окружающий пейзаж соответствовал эпитету “Русь изначальная”. В аналогичных сооружениях неподалеку располагались также магазин и клуб. Избушкам на курьих ножках соответствовали сплошные бабки Ежки. А молодое население представлялось единственным экземпляром. То ли военкомы не добрались до него вследствие отдаленности, то ли вообще в нем не нуждались. Этот Федя по имени Саша фамилию имел французскую, а схожесть разве что с французами после Бородина. Ботинки его почему-то были перепутаны с ногами. Или просто ноги смотрели в разные стороны. Действительно, маршировать одновременно налево и направо было бы нелегко. Зато он приветливо улыбался нам всей своей непричесанностью.
Сопровождать молодых недоразвитых первокурсников полагалось старшему – ответственному представителю кафедры. Наш кафедральный Порфирич имел лысинку и бородку, так что соответствовал всем параметрам. Его заботы о нас были не слишком навязчивыми, ибо в молодом коллективе и сам молодеешь.
Вечер первого знакомства и застолья был организован в просторной избе, где поселились наши девушки, то ли бывшей школе, то ли партизанском штабе. Деревенская закуска и остальное привели нас всех, как бы к общему знаменателю. Социальными статусами мы не мерялись, а молодость брала свое и, как оказалось, мы все похожи друг на друга. В то время и так существовал единый стандарт и образец для подражания – человек Советский (homo sovetikus), но на следующее утро появился еще один подвид – homo kartofelius. Здесь простая похожесть переходила уже в единообразие – фуфайка, свитер, шаровары, сапоги. Мальчиков от девочек можно было отличить только по вторичному половому признаку, а именно, наличию либо отсутствию косынки на голове.
Работа также не баловала разнообразием. Борозда, корзина, картофель – эта картина стояла перед открытыми глазами днем и за закрытыми – ночью. Однажды к нам в мужскую избу постучалась местная бабуля и попросила вспахать ей огород. Когда мы увидели накрытый за это стол, то поняли, что одна и та же работа по-разному стимулируемая,
