на этот вечный праздник жизни и в порыве борьбы за справедливость и спокойный сон бухнула, что ночь уж на дворе и пора заканчивать этот ихний КОЛУМБАРИЙ. И кто-то из них оказался настолько знающим русский язык, что понял смысл, и изобиделся. И нажаловались колумбийцы на Верку, и получила она по полной программе за нарушение принципов интернационализма и оскорбление, наоборот, национального достоинства и чувств наших иностранных товарищей. Но все-таки не вылетела, потому что хоть осуждали вслух строго, но в душе было смешно. И кстати, словечко то, «колумбарий», надежно закрепилось в общежитской среде, но произносилось теперь лишь среди своих.
А непотопляемый и неунывающий Верунчик рулил по жизни дальше. На пятом курсе она вышла замуж за какого-то араба, сирийца, кажется, и уехала с ним. Нет, вовсе не в жаркие страны. Молодожены рванули в Финляндию, Верка вдруг вспомнила, что она финка по бабушке, и даже знает пару детских песенок на родном языке. А с мужем-иностранцем все выходы из Союза открыты. Прожили они там не мало лет, но, видимо, муж ее так и не адаптировался к холодам, и покорный зову крови и пустыни, однажды засобирался на родину. И Верунчик тоже решила ехать на родину. На свою. Наскоро разведясь, побросав немудрящие шмотки, к которым всегда была равнодушна, в пару чемоданов, она приехала в их тихий город, в свою старую квартиру к своей старой матери. И однажды опять выскочила перед носом Анны Леопольдовны прямо на пороге отдела древнерусской живописи.
Кататься на коньках Верунчик не умела, но она всегда с готовностью хваталась за любое, казавшееся ей увлекательным, дело, даже если не петрила в нем ни уха, ни рыла. Так что, можно сказать, сегодняшняя идея отправиться в Ледовый, это была ее, веркина идея.
***
Все, добрались, получили прокатные коньки, сгрузили все сумки с вкусняшками в камеру хранения («Часок покатаемся и поляну накроем, я, девочки, местную кафешку забронировала», – воодушевила всех Анна Леопольдовна) и покатили. То есть по-настоящему покатила Наталья. Высказав все подходящие к случаю сентенции: «Старый конь борозды не испортит», «Талант не пропьешь», а заодно и «Красоту, ее не спрячешь», она плавно поехала по кругу, широко разведя руки. Все быстрее и быстрее, словно сначала приноравливаясь ко льду, а надежен ли, а не коварен ли, и вот поверила и полетела, и вдруг закружилась на месте здоровенной сиреневой юлой, поехала спиной вперед и раз(!) прыгнула. Может быть кто-то сказал бы, что похожа она больше всего на циркового тюленя, но Лизе казалось, что это очень красиво. Сама она обувала белые высокие ботинки с длинными-предлинными шнурками, путалась в них, и, если бы не Женя, проколупалась бы с ними половину отпущенного им времени. Когда Лизе удалось, перебирая руками по бортику, дойти до калитки, туда как раз подъехала Наталья. Она улыбалась, раскрасневшись и помолодев лет, бог его знает, на сколько лет, все равно это запредельная старость:
– Ну что, Лизавета, поехали?
– Да я не умею, Наталья Николаевна.
– Да
