полицейский.
– В общем, шансов выжить, сидя в кресле, у нашего зануды не было, – не унималась Лизавета.
– Лиз, он уже умер. Никаких хлопот больше не доставит. Можно перестать кипеть «разумом возмущённым», – попыталась увещевать я её, прислушиваясь к всхлипываниям в каминной.
– Ага! А Брунгильда? Если ей вздумается кремировать муженька здесь, то, как бы не пришлось принимать у себя всех его родственников!
Я задумалась. Очень хотелось приободрить сестру, но перед внутренним взором, как назло, стояла, упавшая в далёком октябре с домкрата, машина Иннокентия.
– Боюсь нам самим придётся поменять резину на их драндулете, – я ещё немного подумала. – Иначе придётся терпеть у себя вдову и прах Иннокентия Семёновича до весны, пока снег не растает.
Брошкина вернулась домой. Жизнь постепенно вошла в привычное русло. Присутствие притихшей после смерти и кремации мужа Брунгильды всё равно раздражало, но мы, помня, к чему приводят сдерживаемая злость и раздражение, старались не обращать на неё внимания. В конце концов, стремительно приближался Новый год. Семейный праздник. А наша семья – это мы!
Дом у Лимана
Став несколько лет назад директором историко-краеведческого музея, Леопольд Викульев быстро понял, какие сокровища оказались в его распоряжении.
Экспозиция, не менявшаяся с советских времён, ограничивалась казацкими шашками и папахами, а в запасниках новый директор нашёл экспонаты, на поверку оказавшиеся антикварными ценностями: картины, подаренные градоначальникам в разное время, чудом пережившие революцию, войну и перестройку предметы церковной утвари.
Выждав пару лет, и не дождавшись ни одной мало-мальски серьёзной проверки, Викульев перевёл в запасники перстень с чёрным бриллиантом, который Кавказский наместник «милостиво даровал» тогдашнему градоначальнику князю Голицыну.
Ещё год понадобился на то, чтобы найти каналы сбыта. За это время к директору присоединился антиквар и научный сотрудник Песцов. Теперь они взялись за экспонаты всерьёз.
Аферисты не только меняли экспозицию, делая её всё менее интересной, но и заменяли особенно ценные вещи подделками.
Ко времени начала нашего повествования Викульев и Песцов нашли, наконец, коллекционера, готового купить у них перстень Голицына…
Гена-Дерматин истекал потом под южным солнцем.
Рубаха с длинным рукавом скрывала «регалки» на теле и руках.
Обтянутый кожей череп урки развеивал сомнения окружающих в необходимости Гениного пребывания на море.
Самому худому сутулому гастролёру дела до мнения окружающих не было.
В углу рта он сжимал потухший хабчик беломорины.
Сменив две маршрутки и «стырив» по пути три «лопатника» у зазевавшихся граждан, Гена переложил в карман наличные и скинул в ближайшей подворотне ненужный «дерматин» (так он называл портмоне и кошельки).
Редкие
