по ним кулаком.
– Никто не откроет, – разочарованно сказал он. – Слишком рано.
Однако за стеной послышалась возня, грохнул металлический засов и мощные, из кованого металла створки медленно раскрылись. В проеме появился охранник, он поправлял меч на бедре и ощупывал пришельцев пытливым взглядом. В его обязанности, помимо охраны порядка, входило собирать налоги на все, что привозилось в Ерушалаим и вывозилось.
– Чего несете с собой? – спросил он, с интересом взглянув на мешок Ешуа.
– Все, что видишь, – с вызовом ответил за двоих Симха. – Скажи лучше, что там происходит?
Стражник отступил, дав знак проходить.
– Не знаю. Еще смена не пришла, они расскажут. А вы то что так рано? Чего вам не спится?
– Дела у нас там. – Симха загадочно усмехнулся.
– Дела, – передразнил охранник и вполголоса пробормотал: – Какие могут быть у таких дела? Ходит тут нищета.
Торопливо, не обращая внимания на великолепие построек, прошли они мимо бассейнов и далее, через арку, на площадь, где находился дворец правосудия римского правителя и крепость Антония, в которой располагалось римское войско. Здесь было уже сотни три людей. С искаженными от страха и гнева лицами, они что-то кричали, яростно жестикулировали и время от времени указывали пальцами в сторону крепости. Когда Ешуа посмотрел туда, куда были обращены взоры толпы, он содрогнулся от ужаса. Возле одной из башен, примыкавшей к святому храму, на верху примыкающей стены, он увидел древко, на котором были прибиты металлические квадраты с изображениями императоров и выдающихся римских полководцев. Вершину древка венчала фигура орла: он расправлял крылья, готовясь к взлету. Ешуа знал, что это называлось сигной – символом римского воинства, которое должно быть неотъемлемой частью и гордостью каждой когорты. Однако выставление напоказ фигур людей и животных, нарисованных или сделанных, преследовалось у иудеев смертной казнью. Считалось, что подражать Богу в создании живых существ – значило совершать великий грех. Поставить же их возле святая святых – храма, центра поклонения Богу иудеев всего мира, являлось невиданным оскорблением, надругательством над всем народом и открытым вызовом (Подобный случай описан у Иосифа Флавия. Кн. 2, гл. 9).
– Ешу, смотри! – закричал Симха. Его бас странным образом сорвался на визг. – Смотри, что сделали поганые!
На стене крепости появилось несколько сонных солдат. Они были без оружия, в наскоро наброшенных туниках, и разглядывали собирающийся народ с любопытством людей, для которых все было внове.
– Содомиты! – кричали из толпы. Для иудеев такое ругательство было величайшим оскорблением. Ведь Господь предал огню и пеплу города Содом и Гоморру за грехи любовные между людьми одного и того же пола. В Иудее за это полагалась смертная казнь, тогда как римляне относились к таким связям более терпимо, а греки вообще не считали их грехом.
– Кровосмесители, –
