и ждать. Хоть час, хоть два... Дело, конечно, скучноватое – но любое дело может показаться привлекательным, если за него хорошо платят. Тем более, если и дела-то, как такового, нет. Процесс ожидания – это, скорее, безделье, а не дело. Безделье за чашкой кофе. Кстати, можно будет и пожевать что-нибудь. Например, вареники. С мясом и картошкой.
Вдохновленный такими идеями, Андронов прибавил шагу, дабы они как можно скорее претворились в жизнь. Нанятый экипаж обогнал его на полдороге, подрулил к средоточию кофе и вареников и остановился у газона с зеленой до сих пор травой.
Массивная, на пружине, дверь нехотя поддалась его усилиям, и Андронов, поведя носом, удовлетворенно хмыкнул. Кафе, кажется, оправдывало его надежды, потому что в нем явственно пахло едой. Может быть, и не варениками с мясом, но, безусловно, чем-то аппетитным. И кофейный дух здесь тоже присутствовал, что радовало еще больше. А вот без застоявшейся табачной составляющей можно было бы и обойтись. Ночные посетители, если они и гуляли тут в часы владычества звезд и луны, уже разошлись восвояси, а из утренних Андронов был, наверное, первым. Или вторым, потому что в уголке сидела одинокая девица-красавица с бокалом в руке и, чуть покачиваясь вперед и назад, как тонкая рябина, смотрела водруженный на стойку телевизор. Хотя, возможно, она была из ночных, дотянувших до утра.
В нише, слева от двери, висело большое зеркало. Андронов приостановился, взглянул на себя и машинально провел пальцами по подбородку, на котором, так же как и на щеках, уже обозначилась суточная щетина – брился-то он в последний раз еще в Москве, перед тем, как отправиться на вокзал. Правда, щетина не делала его похожим ни на бомжа, ни на террориста, ни на рыночного торговца. В зеркале отражался статный темноволосый мужчина тридцати семи с половиной лет (это уж Андронов знал точно), облаченный в черную куртку и черные джинсы. Лицо у мужчины было загорелое, чем-то похожее на маску, скрывающую истинные чувства, сизо-карие глаза тоже ничего определенного не выражали. На виске мужчины белел косой шрам.
«Нет в тебе былого энтузиазма, Иваныч, – сказал себе Андронов. – Нет былого огня».
И вошел в зал.
...С варениками ничего не получилось, не настал еще час вареников – пришлось довольствоваться яичницей и парой сосисок. Зато кофе имелся, а значит все было не так уж плохо. Андронов смаковал горячий напиток, непрерывно держа в поле зрения двери гостиницы – он устроился напротив окна, – и неспешно размышлял о том, что характер работы стал теперь совсем другим, не в пример напряженке прошлых лет. А ведь и кулаками раньше работать приходилось, и ножичкам противостоять, и огнестрельному оружию разных марок и калибра. И стрелять, как когда-то... И уходили бесшабашность и лихость, сменяясь расчетом, трезвостью, осторожностью... Сердце закрылось на замок, душа смирилась с новыми реалиями – и нужно было закрепляться в своей нише, приспосабливаться, переделывать себя, с наибольшими удобствами обустраивая свое место под солнцем. Мир шел совсем не туда и не так, как виделось когда-то ему, Андронову, и многим-многим другим – и приходилось шагать вместе с миром в другую сторону. А что еще
