помогает?
– Сам видишь.
И мы взглянули на Маму, которая села на табурет – вернее, упала на него, словно марионетка, брошенная кукловодом: обмякшее тело, поникшие плечи, бессильно свисающие руки, нелепо расставленные ноги, безвольно поникшая голова. Былая энергия уже не соединяла и не поддерживала эти части прежней Мамы.
Дядюшка Бамба продолжал вполголоса:
– Ошибка в диагнозе. Лично я утверждаю, что Мама мертва. Ты живешь с зомби твоей матери…
– Замолчи!
– …и я тебе сейчас это докажу. Что отличает мертвого человека? Во-первых, он больше ничего не слышит.
Тут дядя грохнул кулаком по столу, но Мама и глазом не моргнула.
– Вот видишь: твоя мать глуха как тетеря.
– А может, у нее проблемы со слухом…
– Во-вторых, мертвец больше ничего не видит, даже с открытыми глазами. И в-третьих, у него пустой взгляд.
Тут я поневоле согласился: глаза Мамы, остекленевшие, как у рыбы на прилавке, ровно ничего не выражали – ни дать ни взять макрель в лотке со льдом.
– В-четвертых, кожа мертвецов меняет цвет.
И дядя ткнул пальцем в свою младшую сестру, указывая на ее лицо цвета потухшего очага – пепельно-сероватое, нет, даже зеленоватое, – и это у Мамы, с ее прежде лоснящейся шоколадной кожей! Дядя скорбно вздохнул:
– В-пятых, мертвец не обращает никакого внимания на окружающих. Самые страшные эгоисты – это мертвецы, их уже ничто не волнует. Вот признайся: твоя мать заботится о тебе?
Побледнев, я выпалил:
– Ну… она готовит еду, убирает квартиру…
– Чисто автоматически, по привычке, как курица с отрубленной головой бегает по двору.
Я понурился, – дядины аргументы меня убедили.
А он продолжал их перечислять, загибая большой палец уже на левой руке:
– В-шестых, мертвецы не разговаривают. Вот ты когда в последний раз беседовал с матерью?
И снова у меня из глаз покатились слезы. При виде моего отчаяния дядя, еще не исчерпавший список своих доводов, не стал продолжать. Он похлопал меня по колену и заключил:
– Вот видишь, Феликс: твоя мать выглядит живой, но на самом деле она мертва.
Тут я уже разрыдался вовсю, дав волю слезам. Прощай, честь семьи! Что ж, тем хуже…
Смириться было трудно, но при этом и утешительно: наконец кто-то разделял горе, мучившее меня уже несколько месяцев; наконец кто-то принял во мне участие и я больше не буду терзаться страхами в одиночестве! Если Мамин брат и прибегал к таким беспощадным словам, то, сказанные вслух, они все-таки пугали меня куда меньше, чем угнездившиеся в моих мыслях. Да, дядя был прав: я потерял Маму, она меня покинула, я жил с незнакомой женщиной. А куда же делась та, что бросила меня? Как мне ее не хватало… Да и живет ли она еще хоть где-нибудь? Между двумя всхлипами я пробормотал:
– А ее… можно вылечить?
– Лечат живых, а не мертвых.
– И как
