как у подъезда и простынки.
– А… Да?..
– Вы в порядке? – Странный вопрос от матери, которая только что потеряла дочь. «Да, у меня, в отличие от Вас, все круто, классно, просто замечательно! Я же могу пойти в ближайший продуктовый, купить бутылку водки и пить на радостях, а не поминая, как Вы. Только оба закусывали бы черствым хлебом.»
– Да, все хорошо.
Лиза прыгнула отсюда, только предварительно оставила записку. Этот вот сложенный клочок бумаги на кровати, написанный не с первого раза, судя по скомканным листам, разбросанным по полу. Она не знала, что писать, как объясниться, что упомянуть на прощание. Тем лучше, тем удобнее. Ее слова – будут искренними, каких бы проблем Антону это ни сулило.
И пока писала свои записки, в тех, выкинутых, она оставила упоминания и намеки на того, кто виноват, зачеркивая очередные рвущиеся из груди слова, сама того не понимая. Так что их тоже нужно будет собрать, забрать и тщательно изучить, чтобы отправить того подонка очень надолго и в то место, откуда он если и вернется когда-нибудь, то уже не человеком.
Он присел на кровать («не скрипит, ножки не расшатались»), взял в руки листок, развернул его, пробежался глазами по строкам, адресованным не ему. Мать оставалась неподвижной, уставилась куда-то в распахнутое окно пустыми глазницами. Антон достал телефон, потыкался в папки и иконки приложений, нашел нужное, сфотографировал записку, но не отбросил ее в сторону или передал матери, но пока оставил себе, аккуратно сложил по линиям сгибов и спрятал в карман. Встал, дошел до стола (мать все так же смотрела вдаль, едва дыша: дыхнет, всхлипнет и зарыдает), взял первую попавшуюся тетрадь (какие-то лекции), открыл на случайной странице, сфотографировал.
Приложение напряглось, выискивая аналогии между почерками: завитушки буквы «а» или характерные буквы «д», насколько округлой была буква «о» и как вообще соединялась с соседними, и десятки других мелочей, на глаз малозаметных, но знающим людям и вот этому приложению говорящих о многом.
Телефон ощутимо нагрелся, соображая. Повращал десяток секунд ползунком загрузки и выдал однозначный вердикт: и записку, и абзац из тетради написал один и тот же человек. Оставалось подтвердить это у матери. Антон взял тетрадку и показал женщине:
– Вероника Петровна, вы узнаете почерк вашей дочери? – Она подняла опущенные руки и нежно коснулась обложки, переняла тетрадь, всмотрелась, вчиталась отрешенно, будто не узнавая:
– Да, это ее почерк. Ох, сколько я с ним намучалась, сколько ж мы прописей исписали в младших классах…
– Хорошо, спасибо. – Антон отвернулся. Сокрушение и торжество отпечатались на его лице. Теперь он не отвертится, как бы ни хотел (а он не хотел и не собирался), теперь это действительно его дело. Дело. Он не передаст его кому-то другому в отделе, ведь именно он специализируется по таким… Особенным.
– А что там?
