что делать – идти к нему? В восемь вечера – ничего нет. Мы не знаем, что делать, в девять нету движения, в десять – нету».
Свидетельство Лозгачева подтверждается свидетельством Старостина, записанным в 1977 году бывшим охранником Сталина А. Т. Рыбиным. В 1953 году Рыбин уже не работал в охране Сталина, а был руководителем охраны Большого театра, это для МГБ также был объект правительственной охраны. Рыбин, находясь в отставке, по собственной инициативе также собирал свидетельства о смерти Сталина и о других событиях из жизни вождя. В 1995 году Рыбин опубликовал несколько брошюр, одна из которых посвящена событиям марта 1953 года. Свидетельствует Старостин: «В 22 часа я стал посылать Лозгачева к Сталину, так как нам было странно поведение Сталина. Лозгачев, наоборот, начал посылать меня к Сталину и сказал: “Ты самый старший здесь, тебе первому и надо заходить к Сталину”. Препирались меж собой долго, а время шло»[16]. Лозгачев, по более поздней записи Радзинского, повторяет эту картину: «Я говорю Старостину: “Иди ты, ты начальник охраны, ты должен забеспокоиться”. Он: “Я боюсь”. Я: “Ты боишься, а я герой, что ли, идти к нему?” В это время почту привозят – пакет из ЦК. А почту передаем обычно мы. Точнее, я, почта – моя обязанность. Ну что ж… Да, надо мне идти»[17].
Эта картина, по-видимому, соответствующая действительности, совершенно противоестественна. Люди, которые при малейшем появлении каких-то оснований для беспокойства должны были рапортовать своим начальникам и принимать необходимые меры, ожидают часами, понимая, что что-то случилось. Боятся открыть дверь к Сталину, как будто там их ожидает вооруженная засада.
Помещение, в котором пререкались между собой Старостин и Лозгачев, находилось в особом служебном доме, соединенном с дачей Сталина коридором длиной около 25 метров. Двери, ведущие в жилую часть дачи, никогда не запирались. У Сталина с «прикрепленными» дежурными и с другими служащими дачи были простые и неформальные отношения. К вечеру 1 марта серьезно волновались уже весь обслуживающий персонал и вся охрана дачи, и это было естественно. Ненормальной была боязнь «прикрепленных» не только войти к Сталину, но даже позвонить ему по домофону. Дмитрий Волкогонов в краткой биографии Сталина, опубликованной в 1996 году, пытается объяснить страх «прикрепленных»: «…После полудня у обслуги появилась большая тревога. Однако без вызова никто не смел входить к вождю; так повелевала инструкция Берии»[18]. Такой инструкции для охраны быть не могло. Берия уже с 1946 года не был ни начальником, ни куратором МГБ. По линии правительства и Политбюро он контролировал лишь деятельность МВД.
Примерно в 22.30 Лозгачев с пакетом из ЦК вошел в комнаты, где жил Сталин. То, что он увидел в так называемой малой столовой, было описано в разных вариантах много раз, так как Лозгачев немного менял свои свидетельства в разговорах с разными людьми. Неизменным остается главное – Сталин лежал на полу возле стола. Он был в пижамных брюках, уже мокрых от непроизвольного выделения мочи, и в нижней
