будет самое вкусное лакомство в мире, потому что ничего вкуснее я в жизни не пробовал. Потом я зачерпну сгущёнку ложечкой и съем её прямо так. А потом ещё одну. И ещё. И с ложкой во рту я промычу: «М-м-м, какое блаженство!» На языке у меня сделается сладко-сладко. И так сладко, что зажжётся. Горло у меня сделается вдруг шерстяным и захочется пить. А когда я хлебну чайку, то снова съем ложечку сгущёнки». Так я прыгал-скакал. И всю дорогу так вкусно мечтал, что не успел глазом моргнуть, как очутился возле избушки. Я даже не сразу заметил, что в нашем лагере гость появился. А когда разглядел и увидел, что он натворил, у меня сердце ёкнуло.
В гостях у нас был ворон. Большая чёрная птица. Морда у него была наглая и хитрая. И он не просто гостил, он ещё надо мной издевался. Ворон вертелся и юлил, а потом начинал скакать туда-сюда: то на стол запрыгнет, то на землю спикирует. А на столе в это время наша банка сгущёнки каталась. И это надо же до чего воришка додумался! Магия какая-то! Он своим острым клювом банку сгущёнки в решето превратил! Проклевал и не поморщился.
Я замер, гляжу, а он ни чуточку и не стесняется, и нашу сгущёнку доедает. Запрыгнет на стол, затем лапой банку возьмёт и повернёт поудобнее, а молоко от этого вытекать начинает. И ворон тут же на землю пикирует, и уже с земли лакомится. Так всю и склевал. И хлеб тоже. Нам только холодный чай остался. Подумать только! Я таких прожорливых птиц ещё никогда не видал!
Потом деда подошёл. Ахнул оттого, что делается и закричал:
– Кыш! Кыш, отсюда!
А что толку? Кричи не кричи, сгущёнка-то уже – тю-тю! И я, конечно, расстроился, и у дедушки спросил:
– Что же это? Как же мы теперь без сгущёнки и хлеба жить-то будем?
А он знай, хохочет:
– Ничего, Мишка! Проживём как-нибудь! Уху сварим. Зато теперь-то мы всех досыта накормили.
Потом он сел на скамейку, но так сильно хохотал, что чуть с неё не свалился. Тоже мне, нашёл над чем смеяться! У людей горе, а он?!
Потом мы прибрались на столе. Затем деда вычистил прожорливых горбачей. А я почистил две луковицы. И мы сварили луковую похлёбку с окунями. А перекусив, мы начали собираться домой. Когда наши вещички были уложены, деда вздохнул и сказал:
– Ну что ж, присядем на дорожку!
– Ага-сь!
И мы снова уселись на скамейке, а посидев минутку, оставили лесные края и отправились восвояси.
По дороге домой мы вспоминали наше приключение, и какой у нас был клёв, и похлёбку, и как мы остались без средств к существованию. А выходя из тайги, деда повернулся ко мне:
– В следующий раз прихватим с собой саженцы.
– А зачем?
– Посадим саженцы – вырастет лес.
И я прямо подпрыгнул от радости и завопил во всё горло:
– Здо́рово! Вот это дело!
А потом вспомнил и про ворона, и про сохатого, и про то, как за озером жужжали пилы. Затем немножко подумал, взял деда за руку и сказал:
– Саженцы
