не за песни же. Улыбаясь АГА сообщил, что решился, даром что боялся, на липосакцию. Он всегда считал метросексуализм плохой инструкцией к действию, а тут такое. Он стоит передо мной, загорелый и – теперь – поджарый и щебечет про ответственность артиста, про необходимость выглядеть соответственно статусу, и я сам замечаю, что втягиваю живот.
Я люблю АГА; он из тех ироничных поп-идолов, что способны, когда теряют форму и надо привести в христианский вид себя, на эскапизм. Он берет тайм-аут, после какового возвращается искусительной для барышень и даже нескольких ребят смесью остроумца и поджарого объекта любовного интереса. Я дружу с ним пятнадцать лет, и его уважение к людям (не в последнюю очередь для них и из-за них он приводит себя в порядок) – весомый повод еще раз заявить, как несказанно я рад, что дружу с ним пятнадцать лет.
Вообще-то, говоря об Андрее Григорьеве-Аполлонове, думая об АГА, я всегда улыбаюсь, чуть-чуть ухмыляюсь, иногда хохочу.
Он тоже пока не записывал меня в люди великой святости.
Если я чертовски хорошо делаю три вещи: работу, глупости и детей, он хорошо делает работу, феноменальных детей, а глупостей делает меньше.
Он, например, именно что повышает голос на двух своих бойцов, а я, на домашней территории, будучи коронованной размазнёй, когда накопится, – ору. В тональности белуги да сплошным матом.
Если мои дети даже в быту излагают мысли выспренно-пафосно, от чего способна осатанеть даже певица Шадэ, бойцы АГА – Ваня и Андрей – снайперски лапидарны и метки.
– Осатанеть? – АГА смеется. – Зато с моими начинаешь размеренно (общение), через пятнадцать минут доводят до истерики, а завершаешь (это, конечно, касается особо чувствительных) слепой паникой.
«Особо чувствительная» особа – это Я.
АГА сам удивляется, почему всякий раз, когда старший, Ваня, видит меня, сразу вызывает на бой. Между вызовом и ударом промеж нижних конечностей не проходит секунды. Я всякий раз не готов. Я кричу:
– За что такие немилости-с? – Боец хохочет, а в последний раз, ему было четыре, на серьёзе, без смеха ответил: – Потому что плут.
Я спрашиваю АГА, кто в семье отвечает за помощь буйным деткам в физическом и интеллектуальном смыслах?
По взгляду понимаю, что спросил ерунду, сопоставимую по оскорбительности с вопросом «Кто в семье главный?»
Но АГА – вдруг:
– Хотя… Маня с ними больше, конечно, возится. Но пример берут с меня. Ты же любишь высокопарности; придумай.
Вот: Маня знает, что впереди деток ждет житейский бурелом, через который – в идеале – пробираться бы без нытья; поэтому она предъявляет папу в качестве образца и устраивает бурелом здесь и сейчас.
Ваня при этом лицом в Маню, а энергией в папу, таковой симбиоз превращает его в терминатора, рядом с которым и динамит – сливочное масло, а Малкович – никудышный актёришка.
