это ты всех спугнул?
– Что? – Саймон повернулся в сторону лежавшей на столе девицы. Бедра и лоно были покрыты слоем орехов. Хорошо еще, что девица была определенно совершеннолетняя. – Нет, – улыбнулся Саймон. – Боюсь, это они переиграли меня. – Он оглядел разнообразные закуски, разложенные на теле девицы, и засмеялся: – Никогда еще мне не приходилось завидовать еде. – С этими словами он медленно взял грецкий орех.
– Возьми еще, – промурлыкала девица. – Ты можешь взять хоть все! И может, что-нибудь еще… на десерт.
– Ты очаровательна, – пробормотал Саймон. Увы, он не любил играть по чужим правилам. К тому же сейчас ему было совсем не до этого. – Как-нибудь в другой раз, милая…
Взяв ее руку, он поднес ее к губам и поцеловал. Потом резко повернулся и направился к выходу.
Проходя по коридору, он услышал, как часы били полночь. Откуда-то донесся испуганный вопль – должно быть, Харкорт настиг Дэлзиела.
Саймону вдруг стало смешно. Он расхохотался, да с такой пугающей силой, что ему пришлось остановиться и прислониться к стене, чтобы прекратить этот странный смех. Он не понимал, что его так рассмешило, но желание хохотать росло в нем с каждой секундой. В голове мелькал калейдоскоп из разных картинок жизни: кричащий Дэлзиел; старый Рашден, распродающий свои книги; поиски богатой невесты; молоденькие девушки в белых платьях, впервые выехавшие в свет; отвращение на лице матери, когда она узнает обо всем; собственные, так и не оправдавшие себя якобы большие способности к музыке; юность, растраченная впустую в тщетных попытках реализовать свои музыкальные амбиции…
Саймон вытер неожиданно выступившие слезы. Внутри себя он вдруг почувствовал какую-то растущую холодную пустоту и тупую ноющую боль в сердце. Он был один в этом коридоре, один во всем мире.
Его ждала леди Суонби. Эта мысль заставила его сделать глубокий вдох и оторваться от стены. Боже упаси заставлять ее ждать! Нельзя причинять ей неудобство – ведь ей придется искать ему замену на эту ночь.
Саймон печально покачал головой, услышал отдаленные ругательства Харкорта и заставил себя улыбнуться. Спускаясь по лестнице, он салютовал часам, пробившим полночь, и пробормотал:
– Время никого не ждет. И каждый день для кого-то оно истекает.
После смерти матери Нелл стала часто задумываться о жизни. Некоторые люди рождаются праведными, и мать Нелл была одной из них: добродетельной, благочестивой, с тихим высоким голоском, словно созданным для негромкого чтения молитв. На поминках люди говорили, что в молодости она была настоящей красавицей, но Нелл не могла в это поверить. Красота – это широкая улыбка, громкий смех, беспечное отношение к тому, что будет завтра.
Мать, напротив, всегда думала о будущем и о последствиях поступков, как своих, так и дочери. Казалось, она всегда была готова упрекнуть Нелл в чем-то неблаговидном. Она часто повторяла: «Что мне с тобой делать, дитя дьявола?» Изборожденный морщинами лоб, глубокие тени под глазами, дрожащие пальцы, пожелтевшие от бесконечной работы с табачными
