усмехнулся про себя Валентин. – А то – отдохнем, покатаемся…» Улица начиналась с большого щита, на котором белыми буквами по красно-синему фону было написано «Ореховск» и изображен герб города – какая-то пичуга на ветке, протянувшейся по диагонали песочно-желтого прямоугольного щита. На другой стороне улицы стоял небольшой одноэтажный дом с огромной вывеской «Автовокзал», с трудом умещающейся на фасаде. Возле здания автовокзала на центральную улицу города выходил одной стороной вполне себе городской скверик с чахлыми кустиками и кривыми болезненными березками. За сквериком начинался ряд частных домов, перемежающихся иногда зданиями общественного назначения. Всего на этой не самой длинной улице располагались кроме частных домов двенадцать магазинов, четыре отделения различных банков и солидный православный храм, сияющий новизной, как пятирублевая монета, только что вылетевшая из-под штампа. Заканчивалась улица перекрестком, образующимся при пересечении центральной улицы улицей поуже и поплоше. Метров через сто в каждую сторону от перекрестка асфальт на ней сходил на нет, превращаясь в подсыпанную щебенкой грунтовку. В одном конце этой улицы маячила длинная кирпичная труба и старинное фабричное здание из красного кирпича.
Сам же перекресток представлял собой солидных размеров площадь с клумбой посередине. В центре клумбы возвышался выкрашенный серебрянкой постамент, на котором громоздился посеребренный же Ильич. Скульптор, его изваявший, явно был либо диссидентом, либо просто двоечником, ибо результат его труда походил не на солидного и значительного вождя мирового пролетариата, а на бомжа Колю, выползшего из своей норы после трехнедельного запоя.
С одной стороны площади находились крытые ряды продуктово-вещевого рынка и стеклянно-металлический параллелепипед торгово-развлекательного комплекса, а с другой – бетонный трехэтажный дом, при одном взгляде на который у Лобова кислой оскоминой, сводящей челюсть, возникла догадка-знание: «Райком партии». А рядом с казенным райкомом, то бишь нынешней администрацией, стоял – нет, красовался – большой двухэтажный дом-игрушка из темно-красного кирпича, кое-где по фасаду украшенный бирюзовыми изразцами. Было в нем что-то и от средневекового русского терема, и от особняка в стиле «русский модерн» одновременно.
– Пойдемте глянем, что это за конек-горбунок такой, – предложил Лобов, остановив машину. – А уж после этого сходим вон туда за вином. – Он указал на здание торгового центра.
– Ореховский краеведческий музей, – прочитал Валентин надпись на табличке, когда они поднялись на высокое крыльцо.
Он широко распахнул входную дверь и, пропустив внутрь Веру и Лобова, шагнул вслед за ними. Они оказались в высоком, просторном холле, свет в который проникал сверху, через стеклянный фонарь. Прямо перед ними широкой белой лентой протянулась парадная мраморная лестница, ведущая на второй этаж. Ощущение безмерности внезапно открывшегося перед ними пространства было таково, что
