шесть лет, а этот выглядел моложе пятидесяти. В-третьих, лицо у него было какое-то женственное и мягкое, а не строгое и мужественное, как у того Августа, который выступал перед народом с ростральной трибуны. Наконец, сама обстановка, эта комнатушка, первые слова, к нему обращенные.
«А твои дети шьют для тебя одежду?» – спросил человек, которого Феникс никак не мог принять за Августа.
«Нет», – ответил мой друг.
«А почему ты их не учишь?» – последовал вопрос.
«Я давно развелся с женой. И наша дочка со мной не живет», – быстро ответил Феникс, не задумываясь над тем, что говорит.
«А сколько лет твоей дочери?»
Тут Фениксу пришлось-таки задуматься, потому что он никак не мог вспомнить, сколько же лет его ребенку. Он вспомнил лишь – и то не сразу – что дочь его зовут Публией.
А собеседник, заметив его замешательство, улыбнулся и сказал:
«Ладно. Не мучайся… Между прочим, если ты меня спросишь, сколько лет моей Юлии, мне тоже придется подсчитывать».
«Юлии тридцать один год», – тут же пронеслось в голове Феникса, но он вовремя удержался, чтобы не произнести это вслух. И с опаской покосился на собеседника, ибо ему показалось, что тот прочел его мысли.
«А почему ты развелся с женой?» – последовал участливый вопрос.
«Мы с ней совершенно разные люди», – ответил Феникс первое, что пришло на ум.
«Это плохо, – несколько огорченно заметил собеседник. – Люди, которые живут вместе, обязательно должны друг другу соответствовать».
«Поэтому и развелись», – с облегчением сказал Феникс и с благодарностью посмотрел на собеседника.
Хозяин вздохнул и снял салфетку с того, что стояло на столике. А там стояло серебряное блюдо, в котором лежали какие-то пухлые пирожки. Держа в руке салфетку и ласково разглядывая блюдо – он именно ласково на блюдо смотрел, – собеседник спросил как бы между прочим:
«А почему еще раз не женился?»
«А зачем? – живо и беспечно откликнулся Феникс; он сам мне потом рассказывал, что именно такой была его реакция. – Я уже дважды был женат. И дважды неудачно».
«Как это зачем!» – Хозяин от удивления даже выронил салфетку. Он, впрочем, тут же нагнулся, быстро и гибко, как молодой человек; поднял с пола салфетку, отряхнул ее, положил на стол, бережно разгладил, аккуратно стал складывать, сначала пополам, потом вчетверо. И пока разглаживал и складывал, говорил Фениксу так, как школьный учитель иногда говорит – заученно и с некоторой усталостью в тоне:
«Рим когда-то был лишь горсткой мужчин. Но когда мы взяли себе жен и стали рожать от них детей, мы превзошли весь мир не только своей силой, но и числом. Мы должны помнить об этом и, как факел, передавать нашу римскую породу по беспрерывной линии наследников. Ведь именно с этой целью наш Создатель, первый и величайший из богов, разделил людей на два пола, мужской и женский, и вложил
