довелось ему быть за последние годы.
П. Б., при всей важности поставленных вопросов, полагает, что предпосылки к проблеме поколений «логически порочны». <…> Надо говорить о станах.
К несчастью, Зарубежье не представляет собою единого стана. А всё требует, чтобы не было нынче ни партий, ни лагерей, ни поколений, а единый стан против единого, общего врага. Такое объединение очень трудно. И самая трудность требует, чтобы всё лишнее, всё мешающее созданию единого стана было устранено[252].
О том, как сильно «замечено» было появление Гомолицкого на собрании и как глубоко «услышано» было сказанное им там, свидетельствует то, что вскоре после этого в газете появилось его стихотворение «Еще раздам я людям много дней»[253]. После почти десяти лет полного игнорирования молодой поэт сразу был принят во «внутренний круг» газеты Д. В. Философова. Но вхождение это, во-первых, оказалось процессом вовсе не гладким, а во-вторых, оно получило несколько парадоксальный характер. Это видно по статье, написанной Гомолицким на основе своего первого выступления в Литературном Содружестве и напечатанной 1 августа. Начав ее с отказа принять предложение Философова о том, чтобы представители третьего поколения приходили к людям первого, как пациенты к Фрейду, Гомолицкий взамен пользуется калмыцким понятием Сян-Кюна (хороший человек, праведник-учитель, «олицетворение деятельного добра или вернее: добра и знания»), выдвинутым в своем выступлении на вечере 4 июля А. М. Хирьяковым, известным в дореволюционной России последователем Л. Н. Толстого[254]. Статья Гомолицкого была построена в форме воображаемой беседы с Сян-Кюном, к которому за мудрым советом приходит терзающийся душевными сомнениями автор. Он проводил параллель между собой и воином Арджуной, учеником-собеседником Кришны (в «Бхагаватгите»), обреченным на «двойную борьбу – борьбу с врагом и борьбу с самим собою», и опирался при этом на то понимание сущности русской культуры, которое развито было в его пряшевской брошюре 1930 года.
– Как воина Арджуну, меня ужасает насилие. Ужасает оно меня тем сильнее, что я знаю, что моя родина давно избрала жертвенный путь – путь любви, ведущий не в гневный и мстящий бой, а на Голгофу. <…> она же сама вынимает из моих рук оружие и кротко напоминает мне свои заветы; заветы, говорящие о том, что зло может быть уничтожено только любовью; насилие – побеждено покорностью; жертва – спасена жертвой[255].
Подобные признания были совершенно неуместными на страницах газеты За Свободу!, являвшейся идеологическим бастионом политического «активизма», «непримиримости». Эта идеология в корне противоречила жизненной позиции Гомолицкого, его этическим убеждениям, столь красноречиво за год до того сформулированным в «Голосе из газетного подвала». Его выступление на вечере 4 июля оказывалось в прямой конфронтации с хором присутствующих. Неудивительно, что статья повлекла за собой
«“Три поколения или два стана?” (Продолжение отчета о заседании Литературного Содружества 4-го июля)»,
См. статью, излагающую это выступление: А. М. Хирьяков, «Что такое Сян-Кюн?»,
Л. Гомолицкий, «Голос младшего поколения. Разговор с Сян-Кюном»,
