и лифты (после того, как педофил напал), занесенная для удара рука (до сих пор), плохие отметки, неудача, перемены, змеи (ну, тут специфика места, где дача была, кто там вырос, на травку без опаски никогда не наступит)…»
Тот, кто не испытывал подобного, никогда не поймет, как это страшно: думать о том, что было бы лучше, легче жилось бы без родного дома, без самых вроде бы близких людей. С одной стороны, их любишь, очень любишь, а с другой – не хочешь, чтобы они были в твоей жизни. Не один раз в подростковом возрасте у меня возникали шальные мысли: а не бросить ли все на фиг и не уехать куда-нибудь подальше, начать жизнь с чистого листа, одной, самостоятельно? Совершенно явственно чувствовалось, что если порвать эту пуповину, прочь уйдет и страх. Но тут же приходили малодушные мысли: куда можно ехать из Москвы? Какой идиот сам, сознательно отсюда уезжает? Но главное: не причиню ли я таким поступком боль матери и отцу? Не спровоцирую ли очередной мамин сосудистый криз, тахикардию и все прочее, что с ней случается, когда я ее огорчаю? Нет, нет, нет, ничего не получится, придется покориться и жить дальше так, как сложилось. В вечном страхе.
Итак, каждое лето в начале июня я не видела белого света – в прямом смысле этого слова. Свет мерк, небо становилось… а я не знаю, каким я его не видела! Я даже не замечала, какая стоит погода. Мне постоянно было холодно, меня трясло и колотило. Все время держалась повышенная температура, а иногда ужасно тошнило. Потом, очень потом, я узнаю, что это признаки настоящей болезни, которую необходимо было лечить. А нелеченая, она превратилась в хроническую, в тяжелой форме…
Мысли о самоубийстве и маме не оставляли меня ни на минуту. При чем тут мама? – спросит кто-то. Как это – при чем? У меня к тому времени уже выработался условный рефлекс: экзамен (зачет) – мамины поджатые губы и сведенные брови – неудача – приступ у мамы какой-нибудь болезни или констатация того факта, что я никуда не гожусь в этой жизни. Эта страшная и жутко болезненная цепочка преследовала меня, как змея, тащилась по мозгу, виделась в каждом углу, снилась по ночам…
В реальности я не завалила ни одного экзамена. Более того, за всю жизнь не получила ни одной «тройки». Это ничего не меняло. Страх выбивал меня из жизни на время экзаменов в школе или институтских сессий, выбивал так, что я не знала толком, что происходит вокруг, о чем говорят люди (если они не обсуждали сессию, естественно), что я ем и ем ли вообще…
Утро экзамена в институте. Оно проходит, как в болезненном сне: все вокруг будто в тумане, дурнота, грозящая перейти в рвоту, холоднющие руки и стопы, ужасная потливость. Не помню, как умылась, ни о каком завтраке и речи быть не могло. Еду в транспорте, не замечая людей. Тупо пялюсь в крохотную дырочку в морозном узоре окна автобуса. Холодно, смертельно холодно. А ведь я, вроде как, оделась по погоде…
В институте я начинаю глохнуть от ужаса: окружающий шум становится тише и превращается в странный гул на одной и той же ноте. Поднимаюсь на тот этаж, где
