зону».
Эти слова были сказаны Акаю Евдокимом, когда они коротали вечер у таежного костра.
За поминальным столом Грязнов не придал особого значения этой фразе Евдокима, которая отчего-то врезалась в память Тайгишева, только спросил: «А с чего бы это Евдоким мог сказать подобное? Про опущенную зону и прочее. У вас что, разговор какой до этого был?»
«Да вроде бы поначалу ни о чем особенном не говорили, – ответил Тайгишев. – Так, про охоту да про житье-бытье. Помню, выпили неплохо, после чего чаек заварили, и я пожаловался ему на то, что на наши кедровники фирмачи из «Борлеса» нацеливаются. Теперь уже ни для кого не секрет, что производственные мощности деревообрабатывающего комбината они превратили в свою опорную базу, и стоит за этим беспределом глава Боровской районной администрации Рогачев. И вот тогда-то, – вспомнил Тайгишев, – Евдоким и произнес те самые слова о зоне…»
«Не позволю опустить!»
Восстанавливая в памяти разговор с Тайгишевым, Вячеслав Иванович уже не сомневался в том, что этот крик души об «опущенной» зоне и рубка кедровников по реке Боровой как-то связаны друг с другом, да вот только знать бы как.
Грязнов не сомневался, что Евдоким Чуянов стал предпринимать, а возможно, даже и предпринял какие-то экстренные меры, и тот факт, что вскоре после ночного разговора у костра Чуянов был убит, говорил сам за себя. Будучи многоопытным опером и пообщавшись на своем веку не с одной сотней зэков, Грязнов не верил в случайность происшедшего и злился на себя за то, что ровным счетом ни-че-го не может предпринять в этой ситуации. Ему не хватало не только «развязанных рук» и свободы следственно-оперативных действий, о чем, правда, он даже мечтать не мог, но даже требуемой оперативной информации, которая могла бы вывести его на зацепку истинной причины убийства Евдокима.
Понимая, что, сидя в своем Пятигорье, он ровным счетом ничего не добьется, Грязнов откинулся на спинку рабочего полукресла, и его взгляд остановился на мобильном телефоне, которым была прижата карта девятнадцатого квадрата. К его великому удивлению, сигнал поспел без каких-либо помех, и когда послышался басок Юнисова, Грязнов в двух словах напомнил ему о своей просьбе, обозначенной коротеньким предисловием.
Если, мол, господа-товарищи из краевого УВД хотят, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки, ему, Грязнову, необходимо проникнуться личностью Калистратова, точнее говоря, проявить психологический портрет отморозка-беспредельщика, решившегося поднять нож на хозяина колонии. Для этого необходимо иметь на руках его уголовное дело, и, возможно, придется лично допросить убийцу.
– Без проблем, – мгновенно отреагировал Юнисов. – Завтра же утром все, что касается Калистратова, будет доставлено тебе с нарочным. Что же касается допроса… В любое удобное для тебя время.
– Хорошо. Теперь еще одно. Ты не мог бы ковырнуть личность Рогачева?
– То есть, дать на него полную выкладку? – уточнил Юнисов.
– Ну, насчет полной, – Грязнов хмыкнул, – это, думаю, тебе не удастся,
