«службу» – военную повинность (servitium militare). Такая широкая постановка феодальной военной «службы», превращавшая ее в «службу» исключительно королевскую (regale servitium), раз навсегда отдавала феодализм на службу государству и делала его источником не слабости, а силы королевской власти и представляемой ею широкой государственности.
Нечего и говорить, что, создав себе такую опору в феодализме, королевская власть могла во всей силе осуществлять свои права, унаследованные ею от еще не успевшей разложиться англосаксонской государственности, будут ли то юрисдикционно-фискальные права, осуществлявшиеся ею через посредство судебных собраний, сотен и графств, или права чисто фискальные в форме налогов и таможенных и рыночных пошлин, или же, наконец, право требовать в случае опасности в ополчение всех свободных людей королевства. Все это ставило королевскую власть нормандской и следовавшей за нею анжуйской[3] династии на недосягаемую высоту и делало для нее возможной постановку и разрешение политических задач, недоступных континентальным государствам той поры в сфере администрации, суда и финансового управления. Очень скоро Англия сделалась образцом нового, централизованного, крепко сплоченного государства, с далеко ушедшею вперед правительственной, финансовой и судебной организацией.
Следует обратить внимание еще на один весьма существенный факт. Самый верхний слой английского общества, составившийся исключительно из сподвижников Вильгельма и их потомков, всецело проникнутых феодальными понятиями континентального типа, не мог примириться с тем положением, в какое поставила его политика Завоевателя, потребовавшего от своих нормандских сподвижников такого же подчинения, как и от своих новых подданных, облагавшего их земли таким же налогом, как и земли англосаксов (которые платили его иногда и прежним своим королям под названием «датских денег»). Такая нивелировка их, введение их в рамки укрепленной завоеванием англосаксонской государственности, представлялась им бесконечным посягательством на их законнейшие права и вольности, и их неудовлетворенность и недовольство своим положением могло бы быть опасным для королевской власти и всего представляемого ею политического порядка, если бы они владели сплошными территориями, как их континентальные собратья (в Англии даже самые крупные владения состояли из частей, разбросанных по многим графствам), и – что самое главное, – если бы их притязания не шли вразрез едва ли еще не в большой мере, чем с интересами короля, с интересами социально зависимой от них свободной и несвободной массы. Для массы торжество в Англии континентального феодализма означало бы торжество необузданного произвола, тем более резкого и невыносимого, что он осуществлялся бы завоевателями в отношении к завоеванному народу. Эта противоположность интересов феодалов и народа создавала очень серьезную почву для солидарности между англосаксонской массой и королевской
Анжуйская династия английских королей начинается с короля Генриха II Плантагенета (1154–1189 г.), бывшего в то же время и графом Анжуйским.
