курва, затронула честь солдата,назвала старпёром и алкашом!
Говорю: «Забудь, я налью тебе выпить и ляжешь спать».
Верещит: «Отставить! Я кончался в Афгане за эту лядь!»
Бреет щёки, утюжит брюки, велит подать
ордена, медали, парадный китель.
Я смотрю с балкона, как он отправляется воевать
с гнусным миром, который его обидел.
Мой старик упёртый, покажет торговой гниде!
Прав батяня-комбат, нам некуда отступать.
Грустное-девочкино
Мама в Италии пишет этюды.
Деда её называет «иуда»,
Бабушка хмурится, кличет «кукушкой»,
Быть мне велит послушной
И не выдумывать глупые сказки.
Мама грустит на открытой терраске,
Рядом с мольбертом в тени винограда.
Лето в Италии, здесь – снегопады,
Толстые льды, на дорогах заносы.
Как объяснить недоверчивым взрослым —
Мама ко мне не сумеет пробиться:
Птица кукушка – пугливая птица.
Мама в Италии пишет картину:
Пятиэтажка, подъезд, две машины,
Мёрзлые голые тополя,
Девочка в шубке… наверное, я.
«Знаю, однажды я стану мудрее…»
Знаю, однажды я стану мудрее,
всё принимая на слабые плечи.
Это пока я всё так же болею —
жизнь просто учит и просто увечит.
Вот я бегу, разбивая колени
о перекладины лестничных клеток,
чтобы стерпеть все закрытые двери,
грязные простыни, горечь таблеток.
Счастье потом, а пока, как умею,
не умираю, а просто взрослею.
«Иосиф Виссарионович мог бы пожить как тёзка…»
Иосиф Виссарионович мог бы пожить как тёзка,
но не хорош: щёки не била оспа,
взгляд не янтарно-карий,
а театральный френч
морщится на спине, опадает с плеч
тощими беззащитными рукавами.
Иосиф Виссарионович мог бы завлечь
массы на баррикады, вручить им знамя,
стать голытьбе не нахлебником, а товарищем,
быть всенародным пугалом, тараканищем,
слыть покровителем льдистых безбровых блонди —
нок,
вызвать колбасника Гюдлера на поединок
и одолеть.
Мог бы в полсилы, хотя бы на треть.
Но
злую подагру баюкая в утлой ванне,
плачет: «Иосиф, зачем не родился Ваней,
или Алёшей, но только не так, не так —
сам себе враг».
И ничего не сумел, хоть родители подвиги прочили
сыну: Иосифу Виссарионовичу Колокольчикову.
Хохотать
Между голых монархов ты в красном цыганском платье,
За вуалью ухмылка – обвисли зады у знати.
Дерзких видят насквозь, даром каждый второй близорук,
Они рады
Залётным бастардам,
Это бык тебе, это – круг.
Раз явилась к великим, станцуй на песке манежа,
Юбка станет мулетой, рискни, они любят свежих;
К
