зашибем! – выдохнула Варюша, потерявшая в сутолоке шляпку–«пирожок». Солнечный зайчик скользнул по ее лишенной растительности голове и перепрыгнул на лыжную шапочку, маячившую рядом, где и затерялся в сплетении шерстяных ниток.
Обладательница шапочки прошипела:
– Отвалите, мужчина! Подобру-поздорову.
– Заклинаю! – не так уверенно повторил Кизяков, пока еще мягко пеняя себе, что пошел на поводу у Второго Номера.
Так Валентин Николаевич называл нелюдь, затаившуюся в нем где–то в районе селезенки (по анатомии в школе у Кизякова была твердая четверка). Дала она о себе знать вскоре после ухода Ирки, когда ее бывший супруг решил завязать с пьянкой. О, это была история!
Поначалу у него ничего не получалось. Валентин Николаевич раз за разом срывался, и наконец стало ясно: без сторонней помощи не обойтись. Так что, кодироваться? Или погодить?
К докторам Кизяков относился с большим пиететом, но с неизмеримо большим к знахарям и всякого чина-звания экстрасенсам. Поэтому стопы свои он перво-наперво направил к рекомендованному знающими людьми прыщавому молодому человеку, который по обхождению и дипломам на стене тянул на доктора, а по запрашиваемой плате – на колдуна-шарлатана.
Может, жадный до денег иллюзионист-самоучка, а может, и вправду экс-доктор, уставший тянуть от зарплаты до зарплаты, но гипнозом молодой человек владел виртуозно. Всего несколько секунд Валентин Николаевич смотрел на качающийся перед глазами серебристый шарик и… отключился. Что ему толковал эскулап, в чем убеждал, осталось неведомо.
Проснувшись после повелительного щелчка пальцами, Кизяков, однако, никаких перемен в себе не ощутил. Хотелось выпить! Ему бы вспылить и потребовать задаток обратно, но молодой человек опередил пациента, сказав, что завтра состоится второй сеанс, а пока вот вам, гражданин, бутылочка с отваром, каким еще его бабка недужных пользовала. Как потянет заложить за воротник, вы из склянки отхлебните глоток-другой, больше все равно не сможете, вам и расхочется, и вообще полегчает.
В этом молодой человек солгал – что полегчает. Выйдя на улицу, Валентин Николаевич уперся взглядом в витрину магазина, заставленную разнокалиберной стеклянной посудой, естественно, не пустой, и тут же потянулся за снадобьем. Отхлебнул – и его едва не вывернуло. Большей мерзости он в жизни не пробовал. Какая уж тут легкость! Легкость, это когда все в тебе поет и жизнь в радость. А когда в желудке помои плещутся, на душе тоска и оттого весь свет не мил – это, извините, мрак кромешный.
Но выпить расхотелось. Это правда.
Кизяков, впрочем, не спешил обнадеживаться. Даже напротив.
Скепсис – извечная беда образованных людей, а у Валентина Николаевича высшее образование было. «Если он такой всемогущий, если все рецепты знает, отчего прыщи не выведет?» Этот аргумент казался неопровержимым, и к следующему утру Валентин Николаевич уже жалел о бессмысленно потраченных деньгах и времени. Однако на повторный сеанс все-таки пошел. Возможно, надежда побороть «зеленого
