ни слова. Два абсолютно голых тела, одним из которых была их собственная дочь, внаглую исколесили всю кровать.
– Инна! – рявкнул, наконец, Петр Григорьевич. – Ты что творишь, мерзавка?
Страстная парочка от неожиданности моментально подскочила. Никита от испуга пытался нашарить рукой одеяло, что сам же недавно сбросил, теперь он об этом горько пожалел. Он схватил с пола джинсы и прикрылся ими. Инна загородила себя подушкой.
Теперь уже молодежь потеряла дар речи. Разгневанный донельзя отец с презрением подхватил под руку дерзкого юнца, потащил к выходу и вытолкнул за дверь. Тот по пути успел-таки захватить свой свитер.
– Чтобы духу твоего здесь больше не было! Увижу, придавлю! – он пнул ногой по кроссовкам парня, и те перелетели через порог, следом была выброшена куртка.
Татьяна Николаевна тем временем занялась разборкой с непутевой дочерью.
– Ах ты дрянь такая! – отходила она ее по щекам. – А ну, одевайся!
Никита еще легко отделался, живо ретировался и был таков, а вот Инне досталось по полной, ей деваться было некуда. Отец вернулся в комнату, вытащил из брюк ремень и стеганул ее несколько раз.
– Папа! Не надо! – рыдала Инна от невыносимой боли.
– Надо! Еще как надо! – приговаривал он. – Будешь знать, как водить сюда всяких сопляков!
– Больше не буду! – она готова была обещать все, что угодно, лишь бы он перестал.
– Конечно, не будешь! – он выплеснул на дочь не только свой гнев по поводу увиденной сцены, но и всю свою обиду на жену.
С Татьяной Николаевной он не мог проделать ничего подобного, а руки давно уже чесались. Наконец, Петр Григорьевич остановился и отбросил ремень в сторону. Инна продолжала реветь, а жена с каменным лицом наблюдала за всем происходящим.
– Убирайся в свою комнату! – все еще со злобой в голосе процедил отец.
Инна выскочила вон, заперлась у себя и разрыдалась с новой силой. Только тяжелые капли дождя, что с громким стуком били в окно, немного приглушали ее всхлипывания. Все тело болело, а душа забилась в самый дальний угол, потемнее, чтобы никто не увидел, как она напугана и одинока.
Ни Петр Григорьевич, ни Татьяна Николаевна до самого утра больше ни сказали друг другу ни слова. Она молча перестелила постель и легла, а он выпил двести грамм, убежденный в том, что это именно то, что ему сейчас необходимо, чтобы прийти в себя, и вернулся в спальню. Их спины так привыкли лицезреть друг друга, что перестали чувствовать близость, словно атрофировались. Исчезло былое притяжение, ощущение пусть даже мнимого, но родства, будто рядом был не живой человек, а бесчувственная стена, холодная, глухая и немая.
Слышно было, как за окном завывает ветер. Его порывы менялись, то усиливались, тогда звук становился пронзительным и резал слух, то затихали, давая ушам передышку. Было такое ощущение, что сейчас разобьется окно и стихия начнет крушить здесь все подряд.
Глава 3
Вика
