не слышит? – спохватилась Лисицкая. – А то я тут ору…
– Кузя закрылся в комнате с Жорой.
– Надеюсь, эта фраза тебя не пугает.
– Да проходи ты уже. Нет, курить нельзя. Я развожусь, я и правила устанавливаю. Будешь ходить на балкон.
– Ладно уж. Майка, привет. Ты возьмешь фамилию Марко? Кто ты там будешь – Майка Комиссиони?
– Ломбардо его фамилия, – засмущалась Майка, потому что замуж ее пока не звали, но она, естественно, надеялась.
– Майка Ломбардо, значит. Красиво! А ты давай рассказывай, – это уже мне.
– Пытаюсь вставить слово…
Но рассказывать я начала не сразу. Я искала лимон, пока Лисицкая жарила привезенную с собой рыбу и возмущалась тем, что у меня плита без гриля. Кузя пришел на запах, но оказалось, что рыбу он не хочет, а хочет макароны, и Майка, как будущая итальянка, вызвалась их варить. Потом принялась тереть сыр – не пармезан, увы, зато твердый от времени. Мой невозмутимый ребенок все равно слопал тарелку макарон и сказал Майке, уходя, «чао, белла». Майка зарделась и зачем-то сообщила Кузе, что в Италии сыр пармезан едят как хлеб и даже приносят беременным в роддом. Ребенок выслушал и ответил, что она все равно белла. Надеюсь, Кузя не перейдет на настоящих Жор к восемнадцати годам – он умеет сказать женщине то, что она хочет слышать. Пусть, как позже выяснилось, под «беллой» он имел в виду блондинку – бел-л-лые волосы.
– Он тебя гнобил. Все эти годы! – сказала Лисицкая, когда Кузя спал и стопроцентно не слышал ее.
– Да, – нерешительно подтвердила Майка. – Мне тоже так кажется вообще-то.
– Просто он мне изменяет и вы злитесь, – стала я защищать Вениамина. – Не надо делать из него монстра. Мы семь лет женаты. Родные люди, как ни крути. Ну, может, не родные, но двоюродные. Он не виноват, что все это с самого начала было… ни к чему.
– Семь лет ты считаешь себя толстой, – вдруг сурово произнесла Майка и в подтверждение этого перестала есть.
– Ну я и не худая.
– Не худая, – согласилась честная (и кстати, худая) Лисицкая. – Но и не толстая.
– Я поправилась после свадьбы. И после родов. Это нормально.
– Ты ходишь в старых очках! И с хвостиком!
– Мне просто жарко в волосах! – засопротивлялась я. Да что за дела? Сначала мать говорит, какая я плохая хозяйка, теперь подруги рассказывают, какая я страшная.
– А линзы ты почему не носишь? – угрожающе нависла надо мной Майка в образе Малфоя-старшего.
– У меня чувствительные глаза. Я и очки ношу редко, небольшой же минус. И вообще – что за разговоры в духе американского кино про тинейджеров? Она распустила хвостик, сняла очки, надела платье и ее заметил самый популярный парень в школе?!
– Кстати о платьях, – сказала Лисицкая, причем глядя на Майку. – Ты не покупаешь себе одежду. Даже за границей. Кузе покупаешь, Венику покупаешь, а себе – почти нет.
– А еще вечерами сидишь на работе или в «Шоколаднице»! – это опять Малфой-старший.
– Ну да, приговор окончательный.
