взяла вину на себя: «Простите, я упустила, Виктор Олегович очень меня ругал…» Было совершенно ясно, что Виктор Олегович выводит его из дела и ждет момента, чтобы выкинуть вон окончательно. Просто уволить одного из отцов-основателей, видимо, все еще не решался…
Так прошел еще год.
Однажды, на исходе этого года, столкнувшись на лестнице, его зазвал к себе директор по планированию и развитию, молодой джентльмен из последнего призыва «банды», говоривший по-английски лучше, чем по-русски, и приезжавший на службу в деловом костюме, но на роликах – в общем, новая генерация. Завел в кабинет, налил виски из скрытого в глобусе бара, себе водички без газа – и молча раскрыл перед ним папку.
Из документов, аккуратно подшитых в папке, безусловно следовало, что в ближайшее время против него будет возбуждено уголовное дело. Увод от налогов неких сумм, причем не из его личного дохода, а из денег компании, передача других сумм сложными способами и по длинной цепочке неким должностным лицам, тоже вроде бы не в личных интересах, а в интересах компании… И прочие обычные дела. На всех бумагах действительно стояла его настоящая подпись, и подписание бумаг этих входило действительно в его круг обязанностей, но N теперь никак не мог сообразить, о чем же он думал, читая и подписывая весь этот кошмар.
«Вы понимаете, – мягко сказал роликобежец, когда N закрыл папку, – что компания, чтобы отделить себя от этого… этих недоразумений, должна сейчас же начать корпоративное расследование… в общем, вы понимаете? И у нас есть обязанность передать результаты соответственно… вы понимаете?»
«Я понимаю, – N стоя допил виски и поставил стакан прямо на середину последнего документа. – Я все понимаю, сынок».
А ночью, когда N сидел уже, кажется, за второй бутылкой и ждал беспамятства, позвонили из Германии.
Звонил врач, говорил по-английски.
На вопрос о жене ответил не сразу, да, да, ей было не совсем хорошо, но теперь лучше, и она спит после укола.
Я позвоню ей утром, сказал N, передайте, что утром я ей позвоню.
Был еще вариант с клубом.
Все знали, что Y бывает в этом клубе ежевечерне, точнее, еженощно, закончив часам к одиннадцати все дела. Собиралась там компания людей, одним из которых хотел бы, видимо, быть и сам Y, – сравнительно молодые актеры, музыканты, вообще люди шоу-бизнеса, ставшие известными уже в новые времена, когда, собственно, и появился шоу-бизнес, объединивший тех, кого раньше называли «творческой интеллигенцией», а когда-то, давным-давно, «богемой». Каким-то необъяснимым образом это слово, «богема», и сейчас выплыло, рядом с неромантическим «шоу-бизнесом», вместе с выплывшими оттуда же, из древней истории, «барышнями», вполне уживавшимися рядом с «телками». Вот человеком богемы и хотел быть Y. И внешне, по крайней мере, уже вполне был богемой, и даже носил более богемную одежду, чем сама богема, и придавал своему, заурядно простому, если присмотреться, лицу
