виском в кулак, я слушал первую группу (как оказалось, это было домашнее задание и им уже было, что рассказывать), переводя взгляд то на них, то куда-то в сторону. В одночасье от скуки, длившейся слишком долго, не избавиться. Зато появилась надежда.
Первые изложили общую картину вопроса. Когда настала очередь второй группы, их называли «оппонентами», заговорили уже об отдельных моментах и нюансах. Их было четверо. Они читали свои тексты по очереди, пока остальные посмеивались друг над другом и перетаптывались с ноги на ногу. Затем, когда настала очередь задавать вопросы, девочка из первой группы спросила у них что-то об отелях, а оппоненты стали переглядываться, ожидая, пока кто-нибудь из них не выдаст правильный ответ, но таких не было. Вопрос повторили во второй и третий раз – без результатов. Так вышло, что они поменялись местами – докладчики стали оппонентами, а оппоненты докладчиками. Гоголь подумал немного над вопросом и вскоре сам прошептал мне правильный ответ, правда, я сам не понял ни вопроса, ни его решения.
Вызвали нас троих. Нужно было подытожить работу докладчиков и оппонентов, прочитать замечания и комментарии, сделанные во время их выступления. Из всех, только Гоголь сделал одну заметку за всё это время – две точки и кривую дугу под ними, выражавшими ни то добродушную усмешку, ни то злорадную ухмылку. Я стал читать, но не с бумаги, а исключительно из своей головы, как выступила первая группа, вторая, а затем, как докладчики и оппоненты поменялись местами. Похвалил каждого из них и символически раскритиковал. Сказал где знания одних были неполными, а где у других неточными и у кого их было больше всего – я знал всё это, не из-за того, что вслушивался в каждое их слово и уж тем более не потому, что понимал их, а по той причине, что интонации и выбираемые позы говорят о содержимом речи то, что слова сказать не способны.
Я приложил на эту работу весь свой словарный запас, но местами сам был неуверен в правильности своей речи. Если у кого и были сомнения насчёт моего происхождения, то после этого они моментально исчезли. Мне казалось, что вот-вот после следующего моего слова на задних партах начнут хохотать, а затем и вся аудитория вместе с преподавательницей снисходительно посмотрят на меня с улыбкой. Но этого не произошло. Все понимали, что слышат, но ничем не выдали себя – наверное, смутились сами. Но это предало мне уверенности в себе. Последняя часть моей рецензии на выступление докладчиков и оппонентов получилась логичной и взвешенной. Впервые я произношу такую длинную речь и точно знаю: я выразил словами то, что хотел сказать, я сделал это на таком трудном и непонятном языке. Теперь, я ощущал, будто с самого рождения говорил на нём.
А Гоголь ответил на вопрос, на который не смогли ответить ни оппоненты, ни я сам. На этом его вклад заканчивался. Мы оценили работу обеих групп на высший бал – первым за знания, вторым за проделанную работу.
Мои предложения преподавательница внимательно выслушала и пронесла мимо ушей.
