астральная тень мастера из матрицы-фото.
Андрей закрутил рычащий кран, погнал со стола тараканов. Время подстрекало к действию.
Когда же пробрались сюда эти домовые черти? Ждут, как бацилла вируса, или вечно живут в утробе организма, выжидая случая, когда можно расплодить себя в мусорную мразь. Разбежавшись по земле паразитирующими мутантами.
Андрей растолкал орангутангового жлоба в ванной. Из скрюченных пальцев его забулдыжного кореша извлек еще тёплую четвертинку, и сунул ему в глотку. Создание опорожняло ёмкость, приводя булькатые зенки в божеский вид. Оживая, он заворочался, Мутно-белёсые глаза наливались туманной осмысленностью. Красная морда выдавила человеческое мычание.
– Дядя Алёкся, – представился он, протягивая грязную мохнатую пятерню.
Андрей сунул туда замусоленную купюру. И изложил ситуацию.
Дядя Алёкся стал будить собутыльника. Он, как факир, возвращал к жизни моложавого родственника, ухватив его за загривок медным крюком бамбуковой трости. Перетягивая по ребристой поверхности, выбивая от пыли, как матрац, и изгоняя дурные мысли.
Тот тупо отбрыкивался, по-собачьи огрызаясь на фамильную трость. Наконец, жёлтая трость с белым костяным слоником, была отставлена в сторону.
Дядя Алёкся и племянник Пипыч не были родственниками по крови. Но он по-родственному поучал его жизни. Разница в годах, отмеченная в детском возрасте, процарапала жирную полосу в субординации и затянулась петлёй пионерского галстука.
Алёкся, вызревая в красномордого подростка, вождя маленьких негодяев, превращался в уличного наставника, регулируя из подворотни сопливой шпаной. Подстрекая к мелким выгодным гадостям, выдавливая подлость из ближнего.
Подрастала и бригада подлецов. Служители закона сурово причёсывали её, выдергивая из блатных рядов дерзость и вшивость. Идейный вдохновитель оставался в тени. Лишь скользкая физиономия, побитая дробью веснушек, словно за кражу солнечного детства, поросла мужицкой рыжей щетиной.
На острове человеческих объедков верный спутник пьяного Робинзона каннибал Пятница. И в последний его час, пуская обильную алкогольную слезу, он закусит по-братски его печенью, чтобы получить львиную долю от всего, что ему не принадлежит. Выдавив последнюю каплю в глотку.
Дядя Алёкся, наконец, привёл к жизни свою боевую алкогольную единицу. Задубевшие глаза Пипыча размякли, пустили влажную искренность и преданно забегали.
Дядя Алёкся объявил задание. Разбухшая морда подобрела.
Шмыгнув носом, Пипыч шустро соображал, жадно думая вслух. Мысли притопывали от нетерпения. Придерживаясь ногами за пол, он выдавал версии, как математик, изобретая теорему логическим путем:
– Имеется чудный самогон у девки Кулички. Алес гут! Но отвинтит башню сожитель этой чаморошной барышни. Я там должен.
Пипыч кокетливо сконфузился.
