он.
Еще я немного плотничал, но тоже очень давно, могу вспомнить, если понадобится.
– Ладно, – сказал он. – Пойдемте вниз. Сейчас день, а днем у нас никто не отдыхает. Только ночью. Вы хоть и приехали только что, но не будете исключением.
– Хорошо, – сказал я. – Я и не собирался отдыхать.
Мы с ним вышли из комнаты, дверь которой никак не запиралась, ни изнутри, ни снаружи, и, спустившись вниз по узкой, скрипучей лестнице (здесь вообще, на первый взгляд, пока человек не привыкнет, все казалось слишком узким и скрипучим: комнаты узкие, будто вагончики, коридоры узкие – не протолкаться вдвоем, даже зал продолговатый, со скрипящими, поющими половицами и огромной, но тоже узкой печью до потолка, напоминающей тендер старинных паровозов), очутились в зале.
– Да, вот еще, – сказал я, видимо, неосознанно придержав напоследок то, что требует публика, которая и окружила нас в зале. – Момент, – сказал я и стал вытаскивать у него из кармана бесконечную красную ленту. – Ап! – сказал я и вытащил из его уха золотой, продемонстрировав всем и то и другое.
– О! – воскликнул начальник станции. – Золотая монета!
Я показал на ладони всем, в восхищении затаившим дыхание, маленькую желтую монетку.
– Давно я не видел денег, – сказал начальник станции, протягивая руку к золотому. – Это вы вытащили из моего уха?
– В какой-то мере, – уклончиво ответил я.
– Значит, это мой золотой? – наивно поинтересовался он.
– Нет, – сказал я. – Это моя монета. Просто я показал вам фокус.
– Фокус? – сказал он.
– Да. Это фокус, – пояснил я. – Ловкость рук, понимаете?
– Не совсем – признался он. – Значит, монета не моя?
– Папа, – обратилась к нему дочь, – это фокус, как в цирке показывают, помнишь?
– Не совсем, – повторил он. – Смутно. Фокус, – раздумчиво повторил он, с сожалением, неохотно возвращая мне монету.
Вы могли бы как-нибудь продемонстрировать нам ловкость ваших рук? – несколько жеманно опросила дочь начальника станции. – Мы здесь так отвыкли от всяких таких зрелищ…
– Конечно, – сказал я, – с удовольствием.
Все здесь в зале были в сборе и начальник станции вторично представил нас друг другу. Они опять разглядывали меня, как экзотическое чудо, невиданную диковинку, чуть ли не с раскрытыми ртами разглядывали. Видно, как и для меня многое было здесь уму непостижимо, так же и у них не укладывалось в сознании, как мог человек выйти из поезда на их станции и так запросто вторгнуться незваным в их жизнь. Вторично представил нас начальник станции, наверно, по своей обычай забывчивости, причем никто не стал перебивать его и напоминать, что знакомство уже состоялось. Промолчал и я, повторно пожимая руки. Сухие рукопожатия, растерянные глаза, ни намека на улыбки. Все, как в первый раз, только чуть помягче, чуть затушевано небольшим промежутком времени, когда
