здесь почти нет, единственная карбидная лампа горит неровно. Крошечный язычок пламени бьется у закопченного отражателя. Тень на стене искривляется, дергает руками.
Человек на стене вдруг замирает и начинает бормотать:
– Откуда ты такой взялся, Убер? Убер? Убер! Не был бы таким упрямым, давно оказался бы на свободе. Слышишь, Убер?
Он не отвечал. Ему надо беречь силы. Призраки подождут.
Гррр, гррры, грррр. Кирка скребет породу – судя по звуку, он опять наткнулся на кварц. Или это железобетон? Хрен его знает.
Он никогда не сдается.
Убер закашлялся, в груди словно что-то рвалось, сплюнул – темный сгусток. Наплевать. Жить вечно все равно нельзя. Так что загнуться от лучевой болезни – не самый плохой вариант. Те ребята, что вытащили его с поверхности, вкололи ему обычную противорадиационную фигню – не пожалели, за что им спасибо. А ведь Блокадник его почти добил…
Сейчас бы красного вина. Для вывода радионуклидов, конечно. Убер усмехнулся потрескавшимися губами – больно. Лучше всего грузинского «Киндзмараули». Сто лет не пил его. А оно, блин, вкусное. Убер поднял кирку. Такое вкусное, что даже сейчас, спустя много лет, у него кружится голова от одного только воспоминания…
Он облизал губы. «Киндзмараули» бы сейчас… или воды.
И женщину. Просто, чтобы посидела рядом. Чтобы положила его больную голову на свои мягкие колени…
Чтобы он дремал, чувствуя затылком ее тепло.
И больше ничего не надо в целом свете.
– Она скучает возле стойки, – запел он негромко. Голоса почти нет, одно хрипение и клекот. Но для блюза самое то. – В фартуке, с салфеточкой…
Наконец-то у него настоящий блюзовый вокал. И все из-за этих уродов.
– Придет мой друг Иван! – закричал он вдруг. – И всех вас на хрен поубивает, сукины дети!
Убер проснулся. Вокруг была темень, лампа почти погасла. Он подтянул к себе кирку, с трудом поднял…
– Как конфетка. Что ты здесь забыла, деточка?
Кирка ударяет в камень. Звяканье кандалов.
– Свежа на удивление… – еще удар. – От туфелек до бу-ус…
Он перевел дыхание.
– Как приглашение, – он закашлялся, сплюнул, – на о-очень странный блюз…
Андрей Гребенщиков. Легион последней надежды
Не хватает людям чудес. В дефиците бог виноват. Поклонись ему, помолись — Выторгуешь вдруг благодать. Искупленье – странный процесс, Если ты не поп, а солдат, Ведь свою короткую жизнь Лишь однажды можно отдать. Даже будь полшанса из ста, Небеса пропасть не дадут. Бесполезны пряник и плеть, Вся надежда лишь на «авось». И задача вроде проста — На решенье тридцать минут: Как бы так тебе умереть, Чтоб другим пожить удалось?[2]
Палец
Стихотворение Майка Зиновкина.
