ну. Со двора неслось необычайно громкое пение птиц, крики играющей детворы, скрип тележных колес и мелодичный колокольный перезвон, что звал челядь к завтраку…
Или все же к обеду?
С самым виноватым видом Рутгер обернулся в сторону монументальных напольных часов, выполненных в виде копии знаменитой Ратушной башни вольного города Фихтер.
Да, все-таки к обеду… Завтрак уже часов шесть как кончился.
За окном бушевала весна. Из леса сладко тянуло распустившимися первоцветами. Смолисто пахли набухающие почки. Кора деревьев источала свежесть и жизненную силу…
Долой зиму с ее нескончаемыми пирушками, серой ватой небес и уныньем!
Дорогу весне!
Рутгер широко улыбнулся и, распахнув ростовое окно опочивальни, вышел на небольшой кованый балкончик.
Ему было плевать, что из одежды на нем – лишь нашейный медальон с портретом покойной матушки. А равно и на то, что там, тремя этажами ниже, снуют слуги – мужчины и женщины, дети и невинные девицы. И что не все они воспримут вид нагого господина с мудрым спокойствием.
Да, скорее всего никто не оценит его причуды. Да, начнут перешептываться. Да, иные девицы зальются краской, а иные – прыснут в кулачок.
Ну и что?
Он здесь лорд.
Он устанавливает порядки. Сегодня такой порядок: стоять голым на балконе. А завтра – завтра он может назначить другой.
– Господин, не желаете ли умыться?
Погруженный в мысли о собственном величии и всемогуществе, Рутгер, лорд Данзас, вздрогнул и обернулся на звуки голоса старого слуги.
Слугу звали Кнут. Он служил еще отцу Рутгера, а потом и его старшему брату Бертольду, без следа растворившемуся где-то на бескрайних просторах Империи. И вот – дошел черед до него, Рутгера быть опекаемым благообразным занудой Кнутом.
– А? Умыться? Не надо, пока неохота. Ты неси-ка лучше что-нибудь зажевать… Что там у нас сегодня?
– Оленина, тушенная с перцем и базиликом, с гарниром из чечевицы и черемши… Печеный батат с морскими гребешками… Тушеная капуста с паштетом из форели…
Рутгер поморщился. С одной стороны, в пустом животе что-то такое требовательно урчало… С другой стороны, есть не хотелось совершенно. Парадокс!
– Мяса что-то не хочется… А что есть из сладенького?
Слуга почтительно опустил глаза и ровным голосом много видевшего человека перечислил:
– Чернослив, фаршированный грецким орехом со сливками… Гратен, флуден… И яблочный пирог… Вчерашний…
– Неси пирог, – решил Рутгер.
И, помедлив еще минуту, добавил уже в удаляющуюся спину Кнута:
– И пивка захвати! Подлечиться…
Данзас, потомственное владение семьи Рутгера, лежал между Ландайскими горами и могучей рекой Смайлой.
Сам замок стоял на правом притоке Смайлы – Ювеле.
Река изгибалась петлею, окружая замок с трех сторон. А с четвертой стороны прадедом Рутгера был выкопан внушительный ров, облицованный дедом Рутгера пиленым зеленым камнем из собственных каменоломен.
Замок носил старинное, надежное имя Медная Крепь. И недаром: он выдержал три осады еще во времена Старой Империи!
В пределах, очерченных стенами замка, испокон веку располагались господский донжон, арсенал, пивоварня, продовольственные склады, жилища дружинников, конюшня, трапезная и конечно же голубятня с почтовыми голубями!
С началом же Эры Прайма, когда всякий уважающий себя доктский лорд почел за должное обзавестись обширным прайм-хозяйством, выяснилось, что Медная Крепь не в состоянии вместить в себя новомодные сооружения. А потому на левом берегу Ювелы отцом Рутгера была возведена Цитадель Аиста.
Эта новая часть вотчины лордов Данзас была соединена с Медной Крепью капитальным каменным мостом. Мост с каждого конца прикрывался двумя отменными четырехъярусными башнями, от которых тянулись новые пятнадцатифутовые стены, упиравшиеся в Медную Крепь и Цитадель Аиста соответственно.
Таким образом, можно было совершенно спокойно переходить по мосту с одного берега реки на другой, из одной части вотчины в другую, не покидая при этом укрепленного обвода.
За крепкими стенами Цитадели Аиста привольно расположились обсерватория, алхимическая лаборатория, прайм-индуктор и Дом Героев.
Отец Рутгера очень любил Цитадель Аиста и проводил там всякую свободную минуту.
А вот Рутгер, унаследовавший все это хозяйство, обожал Медную Крепь (возможно, из чувства противоречия)
